В последних действиях, четвертом и пятом, Флор Федулыч уже не содержанкой своей хочет сделать Юлию, как Кнуров - Ларису, как Великатов - Негину, как сам он, Флор Федулыч, предполагал в начале пьесы. Нет, он, за которого, несмотря на его старость, просватали бы любую из московских наследниц, он женится на Юлии, обобранной, потерявшей состояние, брошенной Дульчиным на глазах у всей Москвы. Любовь, нежность, глубокое уважение звучали во всех словах, обращенных Стрельским к Юлии, в том оберегающем движении, с каким он в последнем действии предлагал ей руку, в той гордости, с какою он сообщал Дульчину: «Я имею согласие Юлии Павловны, на вступление со мной в брак».
В разговорах с Лавром Мироновичем, Ириной Лавровной, Салай Салтанычем, Дульчиным Стрельский - Флор Федулыч был тонко и разнообразно ироничен, со всяким из них по-разному. Реплику, обращенную к Дульчину: «Один Монте-Кристо на днях переезжает в яму-с; так, может быть, и другому Монте-Кристо угодно будет сделать ему компанию?» - он произносил с подчеркнутой вежливостью, но уничтожающе по внутреннему сарказму. Я видела Стрельского во многих ролях. О некоторых из них я скажу дальше. Видела я Михаила Кузьмича и в том последнем спектакле, какой привелось ему играть в жизни: в его бенефис очень тщательно и торжественно поставили пьесу А.К.Толстого «Смерть Иоанна Грозного». Стрельский играл Грозного. Все было по установленному в провинции ритуалу: тучи разноцветных бумажек, низвергавшихся с галерки, овации, аплодисменты, вызовы, подношения… Но спектакль не пришлось доиграть - со Стрельским внезапно случился удар. Больше он никогда, не появлялся на сцене, хотя прожил еще некоторое время, медленно умирая.
Я не была бы старым театралом, если бы память о театральных радостях, полученных от того или иного актера, не была бы для меня неразрывна с глубокой и преданной благодарностью. И эта благодарность вынуждает меня сегодня заступиться за память старого актера, давно умершего и потому бессильного встать на свою защиту, когда на него посмертно взводят напраслину. Ведь не так уж много осталось сегодня в живых тех людей, которые знали и видели Стрельского на сцене.
В одной из монографий об актерах и актрисах прошлого, вышедших в последние годы, я прочитала, что М.К.Стрельский был мужем замечательной русской трагической актрисы П.А.Стрепетовой. Автор этой монографии, Р.М.Беньяш, безжалостно поносит М.К.Стрельского. Стрельский якобы и опереточный актер по призванию, и «красивый, пошлый муж-обольститель» (слова автора монографии), у которого единственное хорошее - его мягкий, приятный баритон… Для большей убедительности автор монографии ссылается на В.Н.Давыдова и приводит его отзыв о неприятном характере М.К.Стрельского.
Не стоит, думается мне, сегодня спорить о том, кто из супругов был прав, кто виноват. Оба они интересуют и должны интересовать нас сегодня исключительно как актеры, вне всякой зависимости от их личных взаимоотношений. О старых, давно ушедших актерах нам следует собирать,- собирать по зернышкам, по крупиночкам,- материалы, касающиеся их
Стрельский служил в Вильне шесть сезонов подряд. Он был драматическим, и только драматическим, актером. Если в молодости, на заре своей актерской деятельности, ему приходилось играть иногда и в оперетке, то ведь в то время это было общей актерской участью, от которой не ушли ни М.Г.Савина, ни В.Н.Давыдов, ни сама П.А.Стрепетова. В старости, в годы службы в виленском театре, М.К.Стрельский (так же, как и жена его, Е.А.Алексеева), до самой своей смерти, последовавшей почти на сцене, оставался прекрасным драматическим актером, очень серьезным, вдумчивым и талантливым. Таким, и только таким, должны мы помнить М.К.Стрельского.
Не следует думать, будто актерский ансамбль создался в Вильне легко и без усилий. Одно дело было начать бороться за ансамбль, и Незлобин делал это по мере сил. Другое дело было добиться такого ансамбля, а для этого надо было со многим бороться и многое сломать в застарелой практике провинциального театра.