В этом же плане играл Смоляков главную роль в модной тогда пьесе «Тетка Чарлея». Этот бесшабашно-веселый фарс шел под несмолкаемый хохот зрительного зала, а в центре спектакля стоял невыразимо несчастный человек, студент Бабс Бомберлэй, которого играл Смоляков. Хороший товарищ, Бабс, по пьесе соглашается разыграть роль тетки одного студента, чтобы к этому студенту могла без нарушения приличий прийти в гости его невеста. Происходит невероятная путаница, вся тяжесть которой падает на голову мнимой тетки Чарлея, изображаемой Бабсом. И чем более трагически принимал Смоляков - Бабс сыпавшиеся на него удары судьбы, тем неудержимее хохотал зрительный зал.
В те первые сезоны в Вильне Смоляков еще иногда играл и жизнерадостные комические роли, например, Пиголицу в «Бое бабочек». Но позднее, в петербургском театре «Фарс», где Смоляков прослужил почти всю жизнь, он обычно играл комиков мрачных и несчастных. Репертуар «Фарса» сильнейшим образом ограничивал прекрасные возможности этого незаурядного актера. Из года в год он играл все те же убогие ситуации французских адюльтерных фарсов с обязательной двуспальной кроватью и раздеванием во втором действии, на грани, а иногда и за гранью самой откровенной порнографии. Это обокрало и самого Смолякова, и русский театр, где он мог бы создать много настоящих образов в настоящих пьесах. Каким бы, например, неожиданным и интересным Епиходовым мог явиться Смоляков, и сколько ролей классического репертуара могли прозвучать в его исполнении необычно и свежо!
С сезона 1897/98 года Незлобин начал вести в своем театре новый курс. Когда я теперь оглядываюсь на этот театр моего детства и юности, я вижу ясно тот путь, на который виленский театр Незлобина, а одновременно, вероятно, и другие большие провинциальные театры, вступил в последние годы XIX века. Теперь уже явственно, видно, что это был путь постепенного отхода от традиций старого провинциального театра, где играли талантливые, иногда даже блестящие отдельные актеры - «первачи» (или, случалось,- просто гастролеры), а им подыгрывал антураж, в лучшем случае, серый, если не вовсе плохой. В сезоны 1894/95 и 1895/96 годов в виленском театре играли, помимо таких исключительных актеров, как Комиссаржевская и Самойлов, талантливые К.В.Бравич, Н.Л.Тираспольская, М.К.Стрельский, Е.А.Алексеева и другие. В следующий сезон, 1896/97 года, после ухода почти всех этих актеров Незлобин уже не имел таких «первачей». Приглашенные им более скромные актеры не могли так украшать спектакль, чтобы зритель забывал серость их антуража. Сборы были слабые, сезон закончили с грехом пополам. Но, начиная с сезона 1897/98 года Незлобин взял новый курс, от которого не отступал во всей своей последующей деятельности. Здравый смысл практичного антрепренера и подлинная любовь Незлобина к театру подсказали ему, что секрет успеха не в «первачах» и гастролерах, отделенных пропастью от остальной труппы. Начиная с сезона 1897/98 года, Незлобин стал подбирать ровно хорошую труппу, без головокружительных вершин, но и без ям и рытвин. С этого же сезона в антрепренерской деятельности Незлобина все более выявляется стремление к созданию если не постоянной, то по крайней мере длительно не сменяющейся труппы,- уже не на один-два сезона, а на более долгое время, с хорошо сыгравшимися, «сжившимися» актерами. Все это были несомненные, хотя вряд ли вполне и до конца осознанные шаги к созданию актерского ансамбля.
Такое же движение можно проследить и в других больших провинциальных театрах того времени. После же того, как в 1898 году был создан Московский Художественно-Общедоступный театр (ныне МХАТ), это движение, до той поры раздробленное, распыленное, получило могучий толчок благодаря наглядному примеру и образцу, а позднее - методу и системе.