Страницы прошлого

Открытая война продолжалась. Мы воевали за десятки вещей. За то, чтобы нам оплачивали проезд по железной дороге из Кракова. За то, чтобы не подмешивали воды в молоко, которое мы покупали себе на завтрак. За то, чтобы в холода топили печи. За покупку учебных пособий. И за многое другое. Благодаря солидарности всех одиннадцати мы выходили из этой борьбы победительницами.

Острые столкновения происходили и из-за учениц. Монастырь имел огромное хозяйство: двести дойных коров, великолепные фруктовые сады, пасеку, рыбные пруды, огороды, сотни гектаров полей. А девочки постоянно голодали. Для них жалели каплю молока, кормили картошкой и капустой, давали на завтрак чай из сушеных трав, которые доставляли деревенские женщины. Между тем родители вносили за обучение и содержание детей очень высокую плату.

Нам было страшно жаль этих детей, отданных во власть глупых и жадных монахинь. А дети здесь были разные: были сироты, от которых хотели избавиться богатые родственники, были дети, родители которых жили недружно, и, наконец, дочери кулаков и купцов, считавших, что монастырское воспитание «благороднее» воспитания в обычной средней школе. Было также и несколько «приходящих» девочек из ближнего местечка.

Из-за одной из этих приходящих учениц я пережила, пожалуй, самый тяжелый момент за всю свою педагогическую работу. Это была дочь почтальона, девочка очень способная и очень прилежная. Она всегда прекрасно готовила уроки, ее тетрадки выглядели чисто и аккуратно, она всегда все знала.

Однажды девочки почему-то не подготовились к уроку. У одной не выполнено задание, у другой — тоже, третья забыла тетрадь… Мне хотелось как-нибудь прервать эту цепь неудач, и я вызвала Михасю. Эта-то наверняка знает!

— Я не приготовила уроков.

— Ну, тогда, может быть, ты скажешь мне что-нибудь о рассказе, который прочитала?

Михася опустила голову и молчала. Я не заметила странного поведения класса. Девочки держали себя как-то не так, как всегда. Я не обратила на это внимания. В этот день я чувствовала себя усталой и рассеянной. Я сказала только, что меня удивляет, как это такой серьезный человек, как Михася, вдруг начинает забрасывать занятия и еще так глупо вести себя.

Я говорила, что только приходило в голову, а Михася сидела неподвижно. И тут лишь я почувствовала что-то неладное. Наконец, кто-то из учениц сказал:

— Так вы не знаете, что случилось?

— Как это — что случилось?

— Вчера бандиты убили отца Михаси, когда он нес деньги с почты…

Я замерла, подавленная услышанным. Мне казалось, что лучше бы уж меня убили бандиты, чем взглянуть теперь в глаза этой девочке. Этот случай научил меня одному: нужно помнить о том, что нередко тут же, рядом с нами, человек может мучиться, переживать величайшее несчастье, и, если не обратить на него внимания, можно тяжко его обидеть, не зная, не понимая, что с ним творится.

В конечном счете эти тяжелые минуты связали меня с моими ученицами еще более глубокой и тесной дружбой.

Впрочем, дружба кончилась довольно скоро. Игуменья терпела сколько могла, но, наконец, не выдержала. В один прекрасный день меня вызвали к ней для разговора. Она выплатила мне получку, а затем холодно кивнула головой:

— Благодарим.

Я не поняла.

— Благодарим. Вы не будете у нас больше преподавать.

Вместе со мной были уволены еще пять наиболее активных учительниц.

Следующее место я получила в мужской гимназии в Кракове. Я была единственной женщиной из тридцати педагогов. Преподавала в пяти классах и в одном была воспитательницей. Ученики были здесь совсем другие, чем мои девочки в Станетках. В моем классе большинство составляли мальчики из рабочих и крестьянских семей; кроме того, было немного детей трудовой интеллигенции. В то время еще не было ни такого засилия реакции, ни такой нужды, как позднее, когда ни крестьянин, ни рабочий не могли и мечтать о том, чтобы учить своего ребенка.

Но и тогда уже было трудно. С этими трудностями я столкнулась с первого дня.

— Пожалуйста, присмотрите, чтобы до половины ноября все внесли плату за первое полугодие, — говорил нам директор.

Легко сказать «присмотрите!»

Был у меня в классе маленький, худенький мальчик. Его отец и старшие братья сражались во время войны добровольцами. Погибли. Осталась вдова с маленьким ребенком. С мучениями, с трудом устроила мальчика в гимназию. Я знала, что она не может заплатить, что мальчик в конце концов должен будет прервать ученье.

Мои коллеги по работе разрешали вопрос легко и просто:

— Если у нее нет денег, пусть не лезет с мальчишкой в школу.

Но для меня это не было так легко и просто. Я со страхом шла на педагогический совет, боясь услышать постоянный укор:

— В вашем классе еще десять человек не внесли платы.

Для них это были обыкновенные деньги, столько-то и столько-то злотых, но в моих глазах эти деньги превращались в слезы и пот, в бессонные ночи отцов и матерей, в мученья детей.

— У каждого должна быть книжка. Что это за привычка одалживать у товарищей! Так нельзя учиться!

Но откуда взять денег на книжки — никого не интересовало.