Страницы жизни шамординской схимонахини Серафимы

Внизу лежит громадная, до горизонта, котловина, вернее исполинская чаша, до краев наполненная зеленой весной и хрустальным молитвенным воздухом, намоленным за сто лет до нас и сохранившим квинтэссенцию благодати до наших дней. Края чаши высоки, но не круты, а пологи, мягко загнуты; они медленно, волнисто ниспадают вниз, как застывшие кружева. На дне титанической котловины извивается речка Серёна — почти сирена! — серебристая среднерусская Наяда, гигантская водянистая змея, так и кажется, вот — вот вскинет мудрую головку в маленькой алмазной короне и возденет ее высоко в небеса, чтобы стать там одним из созвездий…

Грузовичок ползет по краю чаши, и вот впереди в зелени деревьев мелькают краснокирпичные строения, в облике которых угадывается что-то отдаленно средневековое.

— Не монастырь, а какой‑то разрушенный замок! — очень точно воскликнул шестилетний Илюшенька.

Ландшафт этого запущенного ансамбля безалаберный, неухоженный, какой‑то ничейный; железки, брошенные машины — вернее остовы машин, расползшиеся вкривь и вкось колеи, подсобные хозяйства, в пыли квохчут куры, на шум машины заливаются собаки. И при этом пространство очень наполненное, онтологически значимое; оно крепко держится из каких‑то иных сфер, это без сомнения чувствуется, и поэтому сердце распирает непонятная радость, и хочется кружиться, закинув лицо к солнцу: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!»

Местные жители явно неравнодушны к нашему приезду. Они рассматривают нас издалека, приложив ладони козырьком к глазам, а некоторые подходят и без обиняков, по — деревенски напрямик, расспрашивают, кто мы такие, и надолго ли, и будем ли работать, и сколько нам платят?

— Голубицы прилетели, — опираясь на палочку, улыбается старенькая бабушка, — слетайтесь, слетайтесь, горлицы…

— Такие девчата, неужели все монашки? — по-хорошему смеется белозубый мужчина в мазутной робе.

И мы с готовностью объясняем, что нет, еще не монашки, пока паломницы, а приехали сюда на службу, которая состоится вечером, и работать, конечно, будем, если матушка Никона благословит, только не за деньги, а во славу Божию.

— У вас теперь свой монастырь, — терпеливо объясняем мы людям, — своя церковь, понимаете? Вон там, где у монахинь когда‑то был дом престарелых. Теперь здесь все время будут службы, сначала утреня, вечерня и полунощница, а там, даст Бог, и обедня наладится, будут исповедовать и причащать.

— А детишек крестить? — интересуются женщины.

— А как же, — ликуем мы, — и детишек, и взрослых во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Шамординская Горская женская обитель — удел Самой Божией Матери, устроенный стараниями старца Амвросия, который исходил здесь своими ножками каждую пядь земли, все высчитал, вымерил и благословил каждую постройку.

Святая святых Шамординской обители — это большое треугольное пространство, где вершина — соборный храм Казанской Божией Матери, справа — кладбищенская Троицкая церковь с престолом св. Софии Премудрости, а слева больничная «Утоли моя печали». Это и есть сокровенный богородичный удел, любвеобильный и милующий, истинно женский аспект духовности, которому причастны все сестры этого монастыря, как былых времен, записанные в небесные синодики, так и сегодняшние, особенно грядущие подвижницы, которым предстоит возрождать былую славу Царицы Небесной в самом сердце российской земли.

Казанский собор грандиозен даже теперь. Очертания его сохранились во всем великолепии, и не беда, что местами красный кирпич обветшал и осыпался, а на стенах произросли заброшенные ветром семена, ставшие тоненькими деревцами. Но изнутри он осквернен мерзостью и запустением, столь свойственными нашему времени, поэтому как только монастырь передали православной церкви, все входы в Казанский храм, во избежание дальнейшего разорения, перекрыли, до того желанного — он не за горами! — дня, когда здесь опять раздастся зычный возглас иеродиакона: «Миром Господу помолимся», подхваченный ангельскими голосами сестер: «Господи помилуй».

За алтарем Казанского собора покоится прах почивших монастырских настоятельниц Софии, Евфросинии и Екатерины, которые своими горячими, неоскудевающими молитвами за землю русскую сохранили для нас шамординскую святыню, сберегли ее до сего дня. Но и другое Заступничество угадывается здесь, могучее и властное…

Когда в Казанском храме начали совершаться богослужения, сюда прибрела неизвестная богомолка и, признав себя находящейся в крайней нужде, попросила у монахинь 10 рублей. А чтобы это не было милостыней, оставила им в залог образ Казанской Божией Матери, оговорив, что когда изыщет возможность вернуть долг, заберет его. Женщина ушла и не вернулась, а икона начала мироточить и исцелять. Говорят, она жива до сего дня и прячется где‑то неподалеку, в каком‑то неведомом домишке, то ли на чердачке, то ли в чуланчике. Хочется верить, что когда пробьет Ее час, Пречистая вернется в Свой Храм, дабы всех нас, сирот казанских, утешить материнскою Своею милостью…