Отец вдруг сделался весёлым и говорливым. Почти как мама. Что было для него совершенно не свойственно. Зачем-то рассказал о стайке школьников, которые вот прямо сейчас выгуливали в игрушечной коляске огромную морскую свинку. Даже настоящую морскую свинью. И та так злобно смотрела по сторонам, будто безмолвно требовала вернуть её обратно в море. На что мама скептически сообщила, что морские свинки в морях не плавают, а тонут. А папа — просто чурбан, если не знает таких вещей. Причём это «чурбан» она так выразительно выделила и голосом, и движением тонких бровей, что не оставалось никаких сомнений, что говорит она совершенно не о морских свиньях. Кстати, обзывать папу для неё очень несвойственно. Но папа тоже не остался в долгу, и тем же тоном сообщил, что вообще-то так же сомневается в её познаниях морской фауны.
Максим старался не смеяться. Во-первых, потому что было больновато — каждое мышечное напряжение отдавалось мерзопакостным спазмом. Во-вторых, потому что речь явно шла не о свиньях.
Но поднимать серьёзные темы в больничной палате — дурной тон. Так что разошлись на общей беседе о самочувствии, пожеланиях выздоровления и отсутствии хоть малейшего намёка на волнующие темы. Которые до сих пор тихо и безропотно ждали в больничном коридоре.
Мать попрощалась с ним коротким поцелуем в щёку и бодро направилась к выходу. Отец, помедлив, всё же обнял его за плечи и бездумно потрепал по макушке. Прямо как в детстве. Максиму стало тепло.
Скрипнула дверь, и после секундной заминки раздался тихий и нестройный хор голосов.
«До свидания!» — можно было различить на четыре голоса. И — удаляющиеся шаги. Лишь после затихания которых в палате началось движение.
Дверь, явно не ожидающая внезапного порыва, распахнулась с такой силой, что не впечаталась в белую стену только благодаря дверному упору. Но всё равно будто пошла волной всем своим деревянным нутром — настолько Танькино стремление прорваться к Максу отражалось в материальной плоскости.
Женька не отставала, но в отличие от сестры опасливо покосилась, стоя в дверном проёме, будто ожидая, что петли не выдержат нагрузки. Однако, к чести строителей, это была очень крепкая дверь.
А Танька, не давая на себе сосредоточиться и только рябя перед глазами, уже оказалась перед койкой. Вернее, уже на ней — Максима заметно качнуло пришедшим в движение плотным матрасом. Ни слова не говоря, Танька обхватила его за шею и вжалась лицом в плечо. Максим только чувствовал шеей её торопливое дыхание и очень громкий стук сердца. Как у кролика.
Женька возникла следом. Её длинные распущенные волосы свободно лежали на плечах золотистыми слоями и немного кучерявились — видимо, на улице влажно. И бросали тень на осунувшееся лицо. Которая совершенно не скрывала взволнованного взгляда и проступающей сквозь макияж темноты под глазами.
Заметив его взгляд, Женька торопливо улыбнулась. По-нормальному, а не только губами. Максим выдохнул. Значит, всё и вправду нормально.
Женька присела на кровать, параллельно отодвигая Танькину попу в сторону — та заняла слишком много места на чужом лежбище.
Танька и сама отстранилась — Максим почувствовал неприятный холодок, который бывает всегда после потери контакта с чем-то очень тёплым. Даже если воздух не такой уж холодный. А Танька тем временем без смущения отогнула кончик «родительского» пакета и нырнула туда кончиком носа — не иначе проводила ревизию. А может и планировала чем поживиться — стресс съедает немало нервов.
Улучив момент, Женька наклонилась и чмокнула Максима в губы. На языке остался приятный ягодный привкус блеска. И даже микроскопический укол парочки блёсток.
— А, кстати… — смущённо улыбнулась она, отстраняясь. — Мы, кажется, в одном магазине были.
И в доказательство поставила на тумбочку пакет с тем же логотипом. Максим улыбнулся. Удивительное единение.
— Ты как? — всё-таки спросила Танька в лоб. И лицо её стало неумолимо серьёзным. И даже показалось Максиму старше. Женька тоже напряглась за своими бесконечно-длинными волосами.
— Нормально, — он постарался приободриться и заёрзал на кровати, желая занять положение повыше. И расправил пошире затёкшие от долгого лежания плечи — ходить ещё велели осторожно. И, будто решив побахвалиться, откинул с бока одеяло. Где из-за задравшейся футболки виднелся желтовато-зелёный бок.
У Женьки с Танькой раздался синхронный выдох. А на взгляд Максима — очень даже ничего. Гораздо симпатичнее, чем было пару дней назад, когда синяк был красно-синим и вообще напоминал огромное винное пятно.
Женька подскочила с кровати и в мгновение ока оказалась на другой её стороне — там, где около Максима не было Таньки. Несколько секунд возни, и её руки осторожно обхватили парня вокруг пояса. Стараясь не сильно давить на одеяло — опасаясь потревожить больного. А Танька опустилась щекой Максиму на плечо, и до него донёсся лёгкий клубничный запах шампуня.
Женька ухом прижалась к его груди — наверное, инстинктивно желала убедиться в том, что сердце Максима бьётся ровно и крепко.