Странная философия ненасилия

Сказанное не означает, что войну можно было заменить торгом всегда и при любых условиях. Вовсе нет: были вещи поважнее богатства. Честь и достоинство отстаивали в нешуточных поединках. Однако теперь, на описываемой нами позиции, рыцарский кодекс уже стал предусматривать и свод правил для честного ведения поединка. Поздние его отголоски мы находим в дуэльных кодексах. Таким образом, мы уже имеем дело с этикой суровой борьбы, которая может закончиться ранением и даже смертью. Однако эта борьба уже введена в жесткие рамки, нарушение которой сурово карается.

Сделаем следующий шаг вправо по нашей шкале — и увидим, как в очередной раз уменьшается использование силы и увеличивается «ненасилие». Следующая позиция подразумевает переход от жестокой реальной войны с применением оружия к холодной войне. Война реальная переходит в войну виртуальную, словесную, психологическую. Противостоящие стороны стремятся запугать противника и поднять дух собственных воинов. Для этого в рядах всех армий на свете были специальные жрецы-пропагандисты. Благодаря ним противники могли долго балансировать на грани конфликта, ограничиваясь воинственной риторикой.

Каждый из пропагандистов не только превозносит реальные или мнимые достоинства собственной стороны, но и пытается найти для этого всевозможные «обоснования» — не только из сферы истории и культуры, но даже из области метафизики. Да, именно из области метафизики, из области философии, поскольку именно такой видит роль философа в годы войны Данилевский в книге «Россия и Европа»: философы воюющих держав должны вести свою войну, стремясь подавить и победить оппонентов. Это — настоящая воинствующая философия, которая может быть поставлена на службу не только борющейся нации, но и на службу борющегося класса (так понимал свой «воинствующий материализм» Г.В. Плеханов.)

Здесь пришло время напомнить, что первоначально слово «полемика» означало у древних греков вооруженную борьбу воинов — вплоть до полной победы над противником и его гибели. Лишь затем это слово стало означать словесную перепалку без всякого рукоприкладства. Однако этика диспута, вплоть до современной защиты диссертации, сохранила очень многое от этики рыцарских турниров. Секретарь ученого совета выполняет роль герольда, возвещающего о прибытии рыцаря словесного боя на состязание. Оппоненты выступают в роли его противников. Благородная публика присуждает победу бойцу, который проходит этот обряд посвящения в рыцари.

Столкновения философов на диспутах постепенно привели к выработке своего собственно свода рыцарских правил и приемов ведения борьбы. У них тоже сложилась общеобязательная система положений и аргументов — подобная различным видам оружия на рыцарских турнирах или гладиаторских боях. К примеру, сражение материалиста и идеалиста можно сравнить со сражением двух гладиаторов, один из которых вооружен сетью и трезубцем, а другой мечом и щитом. И то и другое представляет собой хорошо известное оружие, в обращении с которым существует известные, давно отработанные приемы. Опытный гладиатор при нужде может сражаться и тем, и другим оружием, но, разумеется, у него есть свое излюбленное. Точно также и философ-полемист вполне мог бы сражаться, вооружившись материалистическим аргументом, против идеалиста, а при нападении материалиста сумел бы отбиться, мастерски используя арсенал идеализма. Чтобы убедиться в умении философа владеть и тем, и другим оружием, блистательно использовать и материалистические, и идеалистические аргументы, достаточно почитать, к примеру, философские диалоги Дж. Беркли. Но у каждого философа есть излюбленный вид оружия, которому он отдает предпочтение. Менять материализм на идеализм или обратно считается в философском кодексе делом постыдным.

Философы-полемисты, способные вести «холодную войну» с врагом и отстаивать интересы государства перед своим собственным народом, конечно же, используются государством. Но и они тоже умело используют государств для распространения своих идей. Правда, полномасштабное взаимоиспользование философии и государства начинается только в новое время. До этого государство пребывало в счастливом альянсе с богословием. Существовала достаточно откровенная теория двух мечей, которые всегда были в распоряжении церкви: она обходилась в своих сражениях мечом духовным, но в случае необходимости на защиту веры от иноверцев, еретиков и раскольников привлекался вполне материальный меч государства.

И в новое время в Европе (а в России — вплоть до 1991 года) философия тоже, в сущности, располагала этими двумя мечами. Философы вели полемику с идеологическим противником своими средствами, используя «железную» логику аргументов и неприступные бастионы систем. Но если по какой-то причине их полемического оружия оказывалось недостаточно, на помощь призывался меч государства. И государство без стеснения применяло легитимированное насилие, которое, вообще-то, запрещено в философском споре.