Странная философия ненасилия

Нет ничего удивительного в том, что А.Шопенгауэр попытался «реабилитировать» свои состояния, в которых проявлял агрессию и насилие. Он приписал такую агрессивность не только всем людям, но и всем живым существам. Так и появился тезис о Воле — мощном начале, которое можно было бы без особой натяжки именовать Энергией Жизни. Эта Воля не подлежит контролю разума. Наоборот, разум служит ей, изобретая все новые и новые средства борьбы за жизнь.

Воля, свободная от контроля разума, бессмысленна. Она способна в одночасье разрушить все то, что создавала, и тут же начать снова. Собственно говоря, она и не действует иначе — только круговорот, только прибой, в котором волны накатываются и откатываются. Никакого развития, никакого смысла, только вечное чередование рождений и смертей.

А.Шопенгауэр еще в молодые годы познакомился в кружке, который собирался в доме его матери, с И.В.Гете. Этот великий поэт, естествоиспытатель, философ и министр оказал на него огромное влияние. Пантеизм раннего Гете отличался от буддистского учения о сансаре, «колесе бытия» лишь общим настроением: Гете созерцал круговращение жизни с радостью и удовольствием, тогда как буддисты — с состраданием. Тем не менее, интерес к буддизму у Шопенгауэра явно был подготовлен пантеизмом Гете.

Фрагмент «Природа», созданный И.В.Гете в молодости, как никогда хорошо демонстрирует бессмысленность всяческой борьбы и всяческого насилия в мире:

«Природа! Мы окружены и объяты ею, не будучи в состоянии ни выйти из нее, ни проникнуть в нее глубже. Не спрашивая и не предупреждая, она вовлекает нас в круговерть своего танца и несется вместе с нами, пока мы не выбьемся из сил и не выпадем из ее рук.

Она создает вечно новые образы; то, что есть ныне, не бывало еще никогда, то, что было, никогда не вернется. Все ново, и все же всегда-старо.

Мы живем среди нее и — чужие ей. Она беспрестанно говорит с нами и — не выдает своих тайн. Мы постоянно воздействуем на нее и все же не имеем над ней ни малейшей власти.

Она, кажется, готова на все ради того, чтобы произвести на свет индивидуальность — и ни в грош не ставит индивида. Она постоянно строит и постоянно разрушает, и мастерские ее недоступны.

Она живет исключительно в своих детях, но их мать — где же она? Она уникальная искусница: из наипростейших материалов — величайшие контрасты; без малейшего видимого напряжения — к величайшему совершенству, к точнейшей определенности, всегда облеченной во что-то пластичное, чуждое резкости. Каждое из творений ее имеет собственную сущность, каждое из явлений ее — наиотдельнейшее понятие, и, тем не менее, все это составляет одно.

Она разыгрывает спектакль; видит ли она его сама, мы не знаем, и все же она играет его для нас, стоящих где-то в уголке.

В ней — вечная жизнь, становление и движение, и все же она не продвигается вперед. Она вечно преображается, и ни на миг нет в ней покоя. Она и понятия не имеет о постоянстве и неизменности, а покой она удостоила своего проклятия. Она — крепка и незыблема. Поступь ее размеренна, исключения ее — редки, законы ее не подвержены изменениям.

Она мыслит и чувствует постоянно, но не как человек, а как Природа. Она таит некий собственный всеохватный смысл, усмотреть которого в ней не может никто.

Все люди — в ней, и она — во всех людях. Со всеми она ведет дружескую игру и радуется тем больше, чем больше они у нее выигрывают. Со многими она играет столь неявно, что игра уже подходит к концу, а они все не замечают этого.

И самое неестественное — это тоже Природа. Тот, кто не видит ее везде и всюду, не видит ее по-настоящему нигде.

Она любит сама себя и вечно не сводит с себя бесчисленных глаз, вечно прикована к себе множеством сердец. Она разделилась в себе, чтобы доставлять себе самой наслаждение. Она постоянно взращивает все новых любителей наслаждений, чтобы неутолимо передавать себя все дальше и дальше.

Она радуется иллюзии. Того, кто разрушает иллюзию в себе и в других, она карает, как самый жестокий тиран. Того, кто доверчиво принимает ее, она прижимает к своему сердцу, словно ребенка.

Детям ее несть числа. Ни с одним из них, где бы он ни был, она не бывает скаредна, но у нее есть любимцы, которым она дает поистине расточительно и ради которых готова на многие жертвы. Величие — вот условие для ее покровительства и защиты.

Она внезапно вызывает свои творения из небытия и не сообщает им, откуда они явились и куда направляются. Их дело — идти. Путь ведом ей.

Пружин, приводящих в движение все, у нее не так много, но они не знают сносу, они всегда действенны, всегда разнообразны.

Ее спектакль всегда — премьера, потому что она создает все новых зрителей для него. Жизнь — прекраснейшее ее изобретение, а смерть — просто уловка, на которую она пускается, чтобы иметь много жизни.

Она укутывает человека в глупость, и постоянно побуждает стремиться к свету. Она делает его приземленным и тяжеловесным, но снова и снова тормошит и встряхивает его.