Странная философия ненасилия

Поэтому Шопенгауэр объявляет высшей и последней формой проявления Воли искусство, которое оказывается его великой романтической утопией.

Во-первых, в искусстве достигается конечная цель Воли — достижение наивысшей степени индивидуальности человека. Конечно, существуют и в бизнесе великие дельцы, а в политике — великие политики. Но степень их индивидуальности не идет ни в какое сравнение с индивидуальностью великого художника. Ведь никто никогда не слышал о художниках в бизнесе и о художниках в политике: если бы такое словосочетание и использовалось бы, то, скорее, оно имело бы иронично-насмешливый смысл. Только в искусстве человек может проявить себя во всей уникальности и неповторимости. Стало быть, именно ради создания великого искусства вся космическая Воля, в конечном счете, и существует.

Во-вторых, искусство — это тоже великая борьба; ведь без великой борьбы, без состязательности ничего великого возникнуть не может. Однако эта борьба имеет символическую форму. Здесь тоже есть победы, триумфы и поражения. Но от них никто не страдает, по крайней мере — физически. Один художник может поразить и даже убить другого своим произведением, но, разумеется, только в фигуральном смысле. Искусство — это чистое и бескровное, честное состязание индивидуальностей, из которого должны быть исключены более низкие формы борьбы — экономические и политические (подкуп, нечестная реклама, интриги и т. п.) Таким образом, искусство — это последний подлинно рыцарский турнир современности.

В- третьих, искусство в наивысшей своей форме — в форме трагедии — выступает как форма самопостижения Воли и ее конец. Вспомним еще раз одно из процитированных выше суждений Шопенгауэра: «Не в том цель мира, чтобы быть пресно — скучною сказочною страною с молочными реками, а в том, чтобы мир был трагедией, в которой воля к жизни познала бы себя и обратилась». Можно понять это суждение так. Мировая Воля стремится постичь себя — точно так же, как стремился к самопостижению Мировой Разум у Гегеля и обрел свое постижение в гегелевской философии. Так и шопенгауэровская Воля может постичь себя в трагедии: когда она увидит себя на сцене в виде великой и бессмысленной борьбы, в которой гибнут ее высшие достижения — великие индивидуальности. Как только Воля осознает, что она ведет борьбу с самою собой, и более того — что в этой борьбе гибнут великие герои, ярчайшие индивидуальности, к созданию которых она стремилась на протяжении миллионов лет, так она «обратится» и смирится, прекратив эту бессмысленную борьбу. Она ужаснется самой себя и обретет великий покой.

В-четвертых, искусство трагедии, изображающее великую волю и героя, сражающегося с ней, как с судьбой, может иметь великое воспитательное значение. Театр должен воспитывать своих зрителей, учить их стремиться к возвышенному в своей собственной жизни, уподобляться великим героям, а не заурядным посредственностям. Впоследствии именно такой театр как воспитательное учреждение пытался создать поклонник А.Шопенгауэра Р.Вагнер.

Театральное сообщество в масштабах всей страны должно … заменить государство. Эта странная мысль А.Шопенгауэра странна только на первый взгляд. Логика его рассуждений безупречна. У Канта и его последователей государство имеет единственную цель — воспитание людей, подкрепление морали своими санкциями; и это государство будет отмирать тем больше, чем больше человек высококультурный сам сможет руководить своей жизнью с помощью внутренних моральных регуляторов. Говоря короче, государство сменится тотальным господством морали в обществе. Моральному человеку не потребуются ни суды, ни армия, ни милиция.

А.Шопенгауэр продолжает эту мысль и говорит, что искусство сможет значительно лучше научить морали, чем скучные трактаты. Поэтому театр с постановками трагедий заменит и государство, и моральные проповеди:

«Хотя лжефилософы нашего времени и учат, что государство имеет целью споспешествование нравственной цели человека, но верно как раз обратное. Цель человека (параболическое выражение) не в том, чтобы поступать так или иначе, — ибо все opera operata[13] (содеянные деяния (лат.)), сами по себе безразличны. Цель его в том, чтобы воля, которой каждый человек представляет собою совершенный образчик (или даже самую эту волю), обратилась, для чего необходимо, чтобы человек (союз познания и воления) познал эту волю, познал ужасную ее сторону, увидел себя, как в зеркале, в своих делах и во всей их скверне. Государство, заботящееся только об общем благосостоянии, подавляет лишь проявления злой воли, но вовсе не самую волю, что было бы невозможно. Отсюда происходит то, что человек в высшей степени редко видит, как в зеркале, весь ужас своих поступков. Или же вы, действительно, верите в то, что Робеспьер, Бонапарт, султан Марокко, убийцы, колесование которых вы видите, были одни лишь дурными среди прочих? Разве вы не видите, что многие делали бы то же, что и они, если бы только могли?