– Да, он мертв, – подтвердила Кэтрин. – Я это точно знаю, потому что самолично его убила.
Жюстина: – Какая же это была ужасная ночь! Я убила человека…
Кэтрин: – Ты убила свинью.
Жюстина: – Но, Мэри, он же был трансформирован в человека, у него был человеческий мозг. Разве это не означает, что его можно считать человеком, как и тебя, Кэтрин? И его смерть на моей совести…
Мэри: – Когда же наконец тебя отпустит? Ты должна научиться справляться со своим чувством вины. Это существо первым напало на Беатриче.
Диана: – Жюстина, слушай, а ты не поэтому не ешь мяса?
– Чтобы по-настоящему понять мою историю, – сказала Кэтрин, – вы должны осознать сущность экспериментов моего отца. – Она взглянула вниз, на мертвеца на полу, стиснув перед собой руки, как если бы готовилась к долгому рассказу. Мэри откинулась на спинку дивана. Она заметила, что Диана, сидевшая рядом с ней, снова задрала ноги и положила их на диванную подушку, чего миссис Пул настойчиво просила не делать. Беатриче придвинулась ближе на своем подоконнике. Ватсон налил себе еще одну чашку чая.
– Отец Беатриче был именно тем человеком, кто направил Общество алхимиков на путь биологической трансмутации. Он был последователем шевалье де Ламарка еще в те времена, когда над Ламарком насмехались за его эволюционные теории. Он верил в теорию эволюции задолго до того, как мистер Дарвин сделал себе имя на ее доказательстве. Я уверена, вы знакомы с теорией Ламарка, мистер Холмс.
– С теорией о передаче потомству физических и психических характеристик по наследству – конечно, знаком, – отозвался детектив. – От мужчины, работающего в шахтах, детям передастся мышечная сила. От философа – его аналитический ум.
– От мужчины – или от женщины, – поправила Беатриче. – Да, мой отец был ламаркистом. Он верил, что передача человеческому существу определенных качеств растений сможет благотворно отразиться на грядущих поколениях. Он мог сам направлять эволюцию, создавать лучших, более совершенных и сильных людей. Таким образом он создал и меня. И верил, что, если у меня будет ребенок, он унаследует мою способность питаться солнечным светом и органической материей, а также мои природные защитные механизмы – так он именовал мое ядовитое дыхание. Но мой отец был ботаником, а доктора Моро не интересовали растения – сфера его интересов охватывала различия между человеком и животным.
И снова Мэри почувствовала себя потерянной. Ее занятия с мисс Мюррей не включали в себя теорий Ламарка. Было ужасно неприятно осознавать, что Беатриче и Кэтрин, а иногда и Жюстина, говорят меж собой на незнакомом ей языке. И все, что ей оставалось, – это внимательно слушать и запоминать, хотя с самого начала ее расследование очень сильно продвинулось. Но ведь это именно она, Мэри, видела мертвую Молли Кин на мостовой Уайтчепела, это она вместе с мистером Холмсом допрашивала Ренфилда в лечебнице! Не стоит это забывать.
– Да, – тем временем ответила Кэтрин на слова Беатриче. – Моро интересовала разница между человеком и животным. – Рассказывая свою историю, она расхаживала туда-сюда по гостиной мимо трупа, останавливаясь и оборачиваясь к слушателям, когда ей хотелось подчеркнуть какой-то важный момент. – Что отличает человека от животного? Если можно, как он выяснил, трансформировать животных в людей, то наверняка можно и создать человека более совершенного, свободного от животного начала. Человека без плотских базовых желаний, без примитивных инстинктов. После того как его изгнали из Англии за жестокие эксперименты, он забрал из банка деньги, доставшиеся ему в наследство, и купил корабль. Загрузив трюмы всем, что могло понадобиться для выживания на острове в Южном море, он пустился в путь, прихватив с собой изгнанного из университета студента-медика по имени Джеймс Монтгомери. Джеймс при таких неблагоприятных обстоятельствах захотел стать его учеником. Наконец Моро нашел подходящий остров для своих целей – безлюдный и не обитаемый никакими ценными видами – и начал там свои эксперименты по трансформации животных в людей. В этой области он добился огромного успеха – или же успеха, достаточного, чтобы ввести в заблуждение взрослого наблюдателя, хотя самого его результаты никогда не удовлетворяли.
– Мне трудно поверить в подобное, – сказал Ватсон. – Разве возможно придать животному человеческий разум?