В понедельник к вечеру я уже знал твердо: на меня наложено табу. Кто это поверит, чтобы в поселке открылась новая лавка и за два дня ни один туземец и ни одна туземка не зашли в нее хотя бы поглазеть на товары!
– Юма, – сказал я, – похоже, на меня наложили табу.
– Я думай так, – сказала она.
Я хотел было расспросить ее еще кое о чем, но негоже вбивать туземцам в голову, что кто-то может ждать от них совета, и я пошел к Кейзу. Уже смерклось, и он, как обычно, сидел один на своем крылечке и курил.
– Кейз, – сказал я, – странные творятся дела. На меня наложили табу.
– Вздор! – сказал Кейз. – Этого на наших островах не водится.
– Ну, как знать, – сказал я. – Это случалось на тех островах, где мне довелось побывать. Уж мне-то эти штуки знакомы, и говорю вам точно: на меня наложили табу.
– Да ну? – сказал он. – А что вы такого сделали?
– Вот это-то я и хотел бы знать, – сказал я.
– Да нет, не может того быть, – сказал Кейз. – Не верю. Но так или иначе, чтобы облегчить вашу душу, я пойду и узнаю все точно. А вы валяйте-ка, поговорите пока что с папашей.
– Нет, спасибо, – сказал я. – Лучше уж я останусь здесь, на веранде. Больно у вас там душно.
– Что ж, я могу позвать папашу сюда, – сказал он.
– Нет, приятель, – сказал я, – не стоит. Правду сказать, меня к мистеру Рэндоллу как-то не тянет.
Кейз рассмеялся, вынес из лавки фонарь и направился в поселок. Он возвратился примерно через четверть часа, и вид у него был совсем хмурый.
– Подумать только, – сказал он, с грохотом ставя фонарь на ступеньки веранды. – Вот уж никогда бы не поверил. Просто непостижимо, до каких пределов может дойти наглость этих канаков! Они, как видно, утратили всякое уважение к белым. Нам бы сюда хороший военный корабль – предпочтительно немецкий. Те-то знают, как приводить в чувство туземцев.
– Так, значит, на меня все-таки наложили табу? – воскликнул я.
– Да, похоже, что так, – сказал он. – Возмутительно, в жизни своей такого не слыхал. Но я буду стоять за вас грудью, Уилтшир, как полагается мужчине. Приходите сюда завтра часиков в девять, и мы обсудим все это дело с их вождями. Они меня побаиваются, во всяком случае, побаивались раньше. Теперь они, правда, так стали задирать нос, что просто не знаешь, что и думать. Понимаете, Уилтшир: я не считаю, что это ваша личная ссора с туземцами. – Тут он заговорил очень торжественно. – Я рассматриваю это как нашу общую ссору с туземцами, я считаю, что это подрывает престиж белого человека, и буду грудью стоять за вас, что бы ни случилось. Вот вам в этом моя рука.
– А что всему этому причиной, докопались вы или нет? – спросил я.
– Пока еще нет, – сказал Кейз. – Но завтра мы их припрем к стене.
Его решительный тон пришелся мне по душе, а еще больше понравился мне его суровый и энергичный вид, когда на следующий день мы встретились, чтобы отправиться к вождям. Те ожидали нас в одной из больших круглых хижин, в которой именно, мы поняли сразу, так как вокруг нее толпилась по меньшей мере сотня мужчин, женщин и ребятишек. Кое-кто из мужчин задержался здесь по дороге на работу, и бедра их опоясывали гирлянды зеленых листьев, что издали напомнило мне празднование первого мая у меня на родине. Когда нас увидели, толпа расступилась и сразу же загудела сердито и глухо.
Нас поджидали пятеро вождей: четверо из них были молодые, статные мужчины, пятый – сморщенный старикашка. Они сидели на циновках, одетые в белые юбки и курточки. Сидели на циновках и обмахивались веерами, как благородные дамы. У двоих – у тех, что помоложе, – я заметил католические ладанки, что заставило меня малость призадуматься. Место для нас уже было приготовлено: ближе к выходу, прямо напротив сих величественных вельмож, на пол были брошены циновки. Середина помещения оставалась пуста, а толпа за нашей спиной колыхалась и ворчала. Туземцы отпихивали друг друга, вытягивая шею, старались заглянуть внутрь, и на чистом, галечном полу перед нами плясали их тени. Возбуждение толпы невольно передалось мне, но вожди держались спокойно и вежливо, и это убеждало меня, что опасаться нечего, – особенно после того, как один из них заговорил и эдак негромко, не спеша, произнес пространную речь, причем то показывал на Кейза, то на меня, а время от времени постукивал костяшками пальцев по циновке. Одно было ясно: ни один из вождей не был настроен враждебно.
– Что он сказал? – спросил я Кейза, когда этот оратор умолк.
– Да просто, что они очень рады познакомиться с вами. Поняли из моих слов, что у вас имеются кое-какие претензии, и вы можете их выкладывать, а они постараются все уладить.
– Только и всего? Много же он потратил своего драгоценного времени на то, чтобы это выговорить, – заметил я.
– Ну, там были еще «бонжуры» и всякие комплименты, – сказал Кейз. – Вы же знаете этих канаков.