Странная погода

– Так вот, дорогуша, – заговорила она. – У тебя в них надобность будет, чтоб показать своему адвокату. Если хочешь получить право навещать своего малыша – вообще любые права видеться с сыном – понадобится тебе знать, что ты нарушаешь. Ты в дебрях заплутал, а они, если станешь под рукой их держать, укажут тебе путь. Понимаешь меня?

– Полностью.

– И надо будет тебе избегать набрасываться на служащих штата Флорида, угрожать или раздражать их, не то они засадят твою задницу под замок, обесчестят тебя перед твоими коллегами, перед прохожими, перед Богом и всеми вообще. Тебе вполне понадобилось бы избегать изводить представителей закона, которые возьмут да и заявятся на судебное заседание, чтобы поведать, как ты швыряешься всякими вещами, что доказывает, как погано ты сдерживаешь свои эмоции. Сечешь, к чему клоню?

– Ага. Усек. Еще вопросы есть?

– Нет, – бросила она, подхватила футляр с «узи», а потом задержалась и посмотрела ему глаза в глаза. – Есть. На самом-то деле. Один. Я вас спросила, целились ли вы из пистолета в свою жену, и вы мне не ответили.

– Нет, и черт меня возьми, если когда стану целиться.

– О’кей. Меня, впрочем, другое интересовало.

– Что?

– Вы наставляли оружие на своего сына? Пугая жену, мол, если она попробует забрать его, то вы ему мозги по стене размажете?

В животе у него забурлило – тошнота, кислота. Захотелось швырнуть еще чем-нибудь, в рожу ей запулить, чтоб губы разбить, чтоб кровь брызнула. Захотелось в тюрьму отправиться… вот только, если она его засадит, он потеряет свои права на Джорджа навсегда. Он не шевельнулся. Не ответил.

Акосте, казалось, нипочем было бы улыбнуться еще шире, но ей это удалось.

– Просто для сведения, дорогуша. Не вздумай чего натворить, что тебя до беды доведет, слышь? Поверь, как бы сильно мне ни хотелось, чтоб ты вовеки мне больше на глаза не попался, тебе еще сильнее не хочется еще разок меня увидеть.

1 июля 2013 г.

В день рождения Джима Хёрста Келлауэй ехал из Сент-Поссенти сквозь дымку, поглядывая на пассажирское сиденье, где лежал маленький пустячок для старого друга.

Дымку натянуло по всему шоссе: серая, режущая глаза пелена, доносившая вонь горящего мусора. Устроили пожар детишки, за несколько дней начавшие праздновать 4 июля, бросавшиеся друг в друга петардами на какой-то свалке позади стоянки своих домиков на колесах. Теперь пожар охватил где-то около трех тысяч акров: национальный лесной заповедник Окала занялся, как куча соломы.

Сельский дом Джима Хёрста стоял в четверти мили от шоссе, в конце вымощенной гравием дороги, и со всех сторон был окружен черной мангровой и болотистой землей. Всего лишь в один этаж, с местами провисшей крышей, дом сплошь порос мхом и плесенью, его водостоки были забиты листьями. Пластиковая обшивка покрывала левую часть постройки, сайдинг местами отвалился, и окна зияли провалами на месте вырванных зубов. Так было уже три года. Джим наскреб деньжат и взялся было за перестройку дома, но денег, чтоб завершить ее, не хватило. Огни были погашены, да и фургончика под инвалидную коляску не было видно на месте, так что, если бы Келлауэй не слышал пальбы на заднем дворе, то вполне мог бы подумать, что дома никого нет.

Он обошел незаконченную сторону строения. Крупные листы пластика несвязно болтались под ветром. Выстрелы раздавались с постоянством метронома, отсчитывающего четыре четверти. Стрельба прекратилась, как раз когда он, обогнув угол, вышел на задний двор.

Джим Хёрст сидел в электрическом кресле-каталке, на земле рядом стояла жестянка на шесть пачек патронов, две такие же, уже пустые, валялись в траве. На коленях у Джима лежал небольшой автомат с хитрым прицелом и съемным магазином. Сбоку к каталке была прислонена винтовка «АР»[40]. У Джима оружия навалом. Всего полно. В гараже у него в подполье под верстаком припрятан легкий ручной пулемет М249. Похожий на тот, что стоял на их «Хамви»[41], за которым они шесть месяцев сидели плечом к плечу во время заварушки в Заливе. Впрочем, Келлауэя в тачанке не было, когда та наскочила на русскую мину, которая разорвала почти пополам и машину, и самого Джима Хёрста. Тогда Келлауэя уже перевели в военную полицию, и единственным, что под ним разлетелось в прах, было его будущее в армии.

– Я фургончика не увидел. Подумал, может, ты забыл о моем приезде и отправился куда, – сказал Келлауэй. – С днем рождения тебя.

Джим обернулся и протянул руку. Келлауэй подкинул ему бутылку односолодового «Боумора» 29-летней выдержки. У виски был славный, отдающий медью и золотом цвет, будто кто-то сподобился гнать спиртное из восхода солнца. Джим, подняв бутылку за горлышко, полюбовался им на просвет.

– Спасибо, кореш, – произнес он. – Мэри купила лимонный торт в супермаркете. Съешь кусочек и приходи с моей новой игрушкой поиграть. – И поднял с колен пистолет.

То был серый «вебли-скотт» с лазерным прицелом – прямо как в шпионском фильме. У бедра Джима стояла коробка с патронами, пули которых ядовитыми грибами раскрывались, попадая в мягкие ткани.

– Мэри подарила? Вот это любовь.