– Мэри не в настроении, – заметил он.
– Мэри всегда не в настроении, – буркнул Джим и отмахнулся от пелены в воздухе, мигая покрасневшими глазами и слабо покашливая. Просто ли это от курения, подумалось Келлауэю, или он простудился малость. – В субботу вечером ее допоздна не было, а у меня писюшник переполнился, трубку прорвало, портки обмочило.
Келлауэй на это сочувствия не проявил:
– Ты что, сам себе писюшник не можешь поменять?
– Забыл проверить. За меня это Мэри делает. Но она уехала нажраться вхлам с подружками на пятничную веселуху. Им нравится собираться на выходные и мужиков своих грязью мазать. Я так полагаю, Мэри грязи вывалила побольше всех. Подружки ее могут пожаловаться, что их мало окучивают, но никому из их мужиков не нужна натяжная гидромашинка, чтоб хоть на тридцать секунд колом встал. – Он размеренно перезаряжал обойму. – Я сижу там в моче, а она возвращается и начинает долдонить мне про деньги, про то, как ее кредитная карточка не принимается. Будто на меня и без того мало вылилось.
– Да-а. Она говорила там, в доме. Хочет, чтобы ты кое-что из своего оружия продал.
– Будто мне за них что-нибудь дадут. Все продают оружие в Интернете. Оно у них дешевле стали, из какой они сделаны.
– У тебя есть что-то, от чего тебе хочется избавиться? Такое, я имею в виду, что можно иметь, не посрамив себя как американца. Не такой пистолетик, из какого, ты чуешь, стрелять можно, оттопырив мизинчик, будто он чашка с чаем, а ты сидишь и всякое терпение теряешь с королевой.
Джим поднял кофейную чашечку, полную виски, держа ее под губой, не отпивая.
– Тебе хочется ощутить себя стрелком-ковбоем? Есть у меня «супермагнум» 44-го калибра, который в по несчастью выбранной тобой мишени дыру проделает с кочан капусты.
– Может, что-то малость поменьше.
Джим отхлебнул прилично, проглотил, кашлянул в кулак нутряным, лающим кашлем.
– Есть кое-что. Можем договориться, полагаю. У меня на душе полегчает, если тебе захотелось что-то из старья за несколько баксов.
– Джим, – сказал Келлауэй, – я не смогу пройти проверку данных. Висит надо мной этот судебный запрет. Адвокат этой сучки в суде меня в порошок сотрет.
– Слышь, ты мне не говорил – я не спрашивал. Мне проверка данных ни к чему. Я не торговец оружием. Я в беду не попаду. Ты – можешь, а я нет. – Джим тронул рычажок на правой ручке каталки. Кресло наполовину развернулось под завывание движка. Потом Джим остановился и уставился темным, почти враждебным взглядом в лицо Келлауэя.
– Оружие я тебе продам, но ты должен в одном поклясться.
– Да ну? И в чем же.
– Если решишь уйти в убойный запой, – выговорил Джим Хёрст, – дай слово, что начнешь с меня.
Родж прислал ей эсэмэску с просьбой постараться приехать на работу за полчаса до открытия. Бекки отстучала, мол, сама страсть как хочу того же, но он не ответил.
В машине она мазнула губы бледной помадой, отчего рот ее будто покрылся легкой ледяной корочкой спермы. Она оправила кардиган, так чтобы была видна кружевная отделка ее черно-изумрудного бюстгальтера, и, подумав, залезла под юбку и стащила с себя трусики. Сунула их в бардачок рядом с подарком на день рождения, который лежал там с Рождества.
Торгцентр «Чудо-Водопады» был прохладен и тих в этот час, почти ни души, большинство магазинов закрыты, стальные решетки над широкими входными дверями опущены. У обувного «БИГ» ограждение было поднято, но те два пижона, у которых началась утренняя смена, дурака валяли, делая трехочковые броски в стоявшую посреди магазина мусорную корзину. Их радостные вскрики и визгливый скрип кроссовок разносились по всему проходу до самого центрального зала.
На всем пути до «Бриллиантов посвящения» Бекки никого больше не видела, если не считать Келлауэя, главного копа торгцентра… хотя, само собой, копом он вовсе и не был. Родж рассказал, что настоящим копам он стал не нужен, что он натворил каких-то мерзостей в Абу-Грейб[44]
в Ираке и был выгнан из армии с позором. Родж говорил, как Келлауэй ходил по пятам за черными подростками по всему торгцентру, помахивая фонариком в фут длиной, будто только и доискивался повода расколоть кому-нибудь башку. Бекки с Келлауэем оба шли в одну сторону, но она отстала на несколько шагов, дав ему возможность проследовать дальше и подняться по центральной лестнице. У него были странно бесцветные глаза, оставлявшие неприятное впечатление слепоты. Оттенок его глаз напоминал студеную воду поверх очень бледного камня.«Бриллианты посвящения» находились сразу возле лестницы, прозрачные двери магазина были полуоткрыты. Свернув вбок, она проскользнула в них.
Зал с витринами для нее всегда был напоен ароматом денег, как салон нового авто. Драгоценности еще не были выставлены, а по-прежнему оставались взаперти в ящиках.
Дверь в контору, когда закрывалась, сливалась с панелями стен под вишневое дерево, но сейчас она была приоткрыта в пространство, залитое светом дневных ламп.