Странная погода

Но, с другой стороны, если хотелось увидеть ужас на его лице, так, может, лучше уж на него револьвер наставить. В член ему нацелить. Поглядеть, станет ли он умолять, как она умоляла. Или заставить его эсэмэску с правдой жене послать. Заставить съесть бриллиантов на десять тысяч долларов. Заставить послать по электронной почте сообщение всем в «Бриллиантах посвящения» с извинениями перед всеми ними лично за то, что трахал двадцатилетнюю продавщицу, выставляя себя на позор перед Господом и своей женой. Варианты крутились в голове, словно блистающие снежинки в стеклянном шаре, как переливающийся ярким бриллиантом колумбийский кокаин.

Не заметив как, она вновь влезла в нижнее белье. Так она чувствовала себя чуть менее грязной. Солнце уже здорово поднялось над деревьями, в машине становилось все душнее, и вдруг ей понадобилось выйти на свежий воздух. Оружие она прихватила с собой.

От подернутой дымкой яркости позднего утра у нее голова заболела. Она вновь залезла в машину за дешевенькими розовыми очками от солнца. Стало лучше. Заодно и налитые кровью глаза прикроют. Уверенности, что дальше делать, у нее не было, но она понимала: делая это, выглядеть нужно хорошо. Еще раз залезла в машину за цветастой банданой, которой подвязывалась, убирая волосы от лица, на стрельбище. Наконец, задрала юбку и прицепила кобуру на бедро.

Было еще рано, и внутри торгцентра оживления не было. Разрозненные посетители бродили меж магазинов. Каблуки ее выстукивали по мрамору, как выстрелы. С каждым шагом крепло ощущение, что позади остаются все раздумья, все тревоги.

Второй раз за утро Бекки поднималась по лестнице в центральном зале. На полпути кобура стала соскальзывать с бедра. Она вряд ли замечала это, пока кобура резко не скользнула до колена. Бекки неловко подтянула ее на ходу, не сбавляя шага. Она не смотрела, куда шла, и плечом врезалась в парня, спускавшегося по лестнице мимо нее. То был тот самый высокий и худой, как жердь, чернокожий юнец, работавший в обувном «БИГ» и несший в руках пару стаканов с охлажденным кофе. Она на него не взглянула и не оглядывалась, пытаясь приладить кобуру на место. Чуяла, будто малый остановился и пялился на нее.

Не было у нее никакого волнения. Типа так же остекленела и такая же неживая, как и одна из катающихся на коньках в ее старом стеклянном шаре. Вот и удивилась, когда – уже на самом верху лестницы – колено подвернулось и она споткнулась. Она даже не замечала, что ноги у нее трясутся. Какой-то пижонского вида жирдяй с вьющимися волосами, явившись из ниоткуда, схватил ее за локоть и помог сохранить равновесие. В свободной руке жирдяй держал свой завтрак, обернутую бумагой лепешку, напичканную всяким разным. Из нее вылетел омлет и разлетелся по полу.

– Вы в порядке? – спросил он ее. Прыщавый луноликий малый в слишком тесной полосатой тенниске, липшей к его мужским грудям. От него пахло горячим мексиканским соусом и невинностью.

– Отлепись, – поморщилась Бекки и вырвала руку из пухлой ладони жирдяя. От его касания ужас пробирал.

Малый отпрянул, и она нетвердо зацокала дальше, но кобура эта гребаная опять сползла на колено. Она слабо закрепила пряжками ремешки. Бекки выругалась, рванула пряжки, сорвала кобуру и прижала всю эту похабень к животу. Если б кто увидел, то, может, решил бы, что это сумочка.

«Бриллианты посвящения» внутри являли собой лабиринт стеклянных витрин, пуленепробиваемых гробов для искусно выложенных браслетов и серег, крестов и медальонов. Родж стоял в дальнем углу за прилавком. Он завершал расчеты с миловидной темнокожей женщиной в голубином плаще или платье и таким шарфом на голове, какой носят арабки. Хиджаб – вот как он называется. Бекки втихомолку гордилась тем, что знает это. Не такая уж она невежда, как Родж считает.

Родж принимал у дамы-мусульманки заказ с показным спокойствием, говорил ласковым, одобрительным тоном, который всегда пускал в ход, если предстояло вот-вот на ком-то деньги заработать. Он оставил проход в контору открытым, и Бекки устремилась в него, держа руки пониже, чтобы за витринами ему не было видно оружия. Поймав его взгляд, она кивком головы указала: давай за мной.

Он стиснул зубы. Мусульманка, заметив, как изменилось выражение его лица, полуобернулась. Бекки увидела, что на груди у нее, в рюкзачке-кенгуру с прорезями, висел младенец. Уткнулся личиком маме в грудь и спал под полосатой голубой шапочкой. У мамы над темными глазами мохнатились громадные ресницы: она и в самом деле была очень миловидна. Бекки подумала, а примеряла ли мусульманка что-нибудь, и не сказал ли ей Родж, что она непорочная.

Она миновала их обоих и прошла в контору, прикрыв за собой дверку-панель. Ее трясло от возбуждения. И мысли не было, что вокруг есть какие-то другие люди. Окно, выходившее на зады торгцентра, было все еще распахнуто, и Бекки прошла за стол, рассчитывая, что очередной глубокий глоток наружного воздуха сможет успокоить ее.

Потом Бекки увидела изображение на экране айфона Роджа и застыла. Сняла солнечные очки, положила их, мигая, и всмотрелась в экран.