Странная погода

– Минуточку, мэм, – донесся ровный, ласковый голос Роджа. Только Бекки вполне знала его, чтобы распознать едва скрываемое подспудное нетерпение. – Я сейчас же вернусь.

– Все в порядке?

– Да, в полном, в полном. Всего одну минуточку, и мы вас с благодарностью отпустим. Спасибо. Большое вам спасибо.

Бекки слышала его бормотанье, но едва ли вникала в него. То был попросту шумовой фон, как шорох воздуха в системе очистки и охлаждения воздуха.

На экране настольного компьютера была открыта программа обмена сообщениями. Родж обменивался посланиями с кем-то по имени Бо. Самой последней картинкой было фото Бекки, стоявшей на коленях в блестящих серебристых трусиках, с раскрытым ртом, тянущейся к чьему-то члену. А снизу последнее из посланий Роджа: «По крайней мере, у меня навсегда останется это, чтобы помнить о ней. Плюс, она ОБОЖАЛА это до усрачки. Даже просить не приходилось. Второе свидание».

И ответ Бо: «Черт, да ты пижон, аж противно, отчего это со мной ничего хорошего никогда не случается?»

Родж скользнул в контору, увидел, как она всматривается в компьютер, и приуныл.

– О’кей, – выдохнул он. – Признаю: это было опрометчиво. Мне ни с кем не следовало делиться этим фото. Я был в расстройстве и пробовал подбодрить себя, опускаясь до бессердечия и неприличия. Ну так застрели меня за то, что чувствовать способен.

Бекки разразилась лающим смехом.

10 час. 37 мин.

Услышав первый выстрел, Келлауэй расплескал свой кофе. На второй он никак не среагировал, просто стоял посреди дворика закусочных, склонив голову набок, и слушал. День независимости только-только прошел, и думалось, что, может, детишки выеживаются со всякими петардами. Он лишь стряхнул с руки обжигающее пойло, но остался недвижим, вслушиваясь в звуки. Когда же оружие выстрелило в третий раз, он швырнул стаканчик в бак для мусора. Промахнулся: бумажный стаканчик ударился о стенку и опрокинулся – только его уже на месте не было, чтобы полюбоваться на расплескавшийся повсюду кофе. Он уже бежал, приседая на полусогнутых, на звук пистолетной пальбы.

Пробежал мимо магазинов и ларьков, увидел женщин с детишками, сидевших на корточках позади колонн и витрин, и почувствовал, как туго отдаются удары сердца в барабанные перепонки. Что делать, знали все: насмотрелись всякого по телевизору. Низко присесть, быть готовым задать стрекача, если покажется стрелок. Резким шумом дала знать о себе рация: испуганные голоса и треск.

– В чем дело, парни? Парни? Парни? Кто-нибудь знает…

– Твою ж мать! Стреляют! Это выстрелы! Мать же твою!

– Я в «Сиэрсе», закрывать магазин? Может кто-нибудь сказать мне, оказались ли мы в ситуации закрытия, или я должен людей послать к выходам, или…

– Мистер Келлауэй? Мистер Келлауэй, это Майк Даулинг, как ваша двадцатка, повторяю, как ваша…

Келлауэй отключил рацию.

Толстяк лет двадцати с чем-то (круглым лицом малый смахивал на актера Джону Хилла[45]) распростерся на животе по блестящему каменному полу прямо у дверей «Бриллиантов посвящения». Услышав подходящего Келлауэя, он оглянулся и принялся махать рукой, очевидно предупреждая: ложитесь, ложитесь. В другой руке он держал завернутый в бумагу сандвич или буррито.

Келлауэй припал на одно колено, полагая, что происходит, должно быть, вооруженное ограбление. В воображении рисовались люди в масках с прорезями, вдрызг разбивавшие кувалдами витрины, полными горстями хватавшие драгоценности. Правая рука копа потянулась к тяжелой железяке на левой лодыжке.

Тяжело дышавший толстяк все никак не мог слова вымолвить. Махал рукой в сторону «Бриллиантов посвящения».

– Расскажите мне, что вам известно, – прошептал Келлауэй. – Кто там внутри?

Толстяк выговорил:

– Мусульманка-стрелок. И хозяин магазина, он, думается, мертв.

Келлауэй сам дышал часто и с присвистом. Гребаная Аль-Каида, значит. Он-то считал, что все эти черные маски и смертников с взрывчаткой в Ираке оставил, а они – вот тебе. Задрав штанину, он отстегнул малышку «рюгер», который Джим Хёрст уступил ему за сто двадцать баксов. И потянул радующий душу груз из кобуры на лодыжке.

Келлауэй метнулся к зеркальной колонне у входа в магазин, вжался в нее до того, что от его дыхания стекло запотело. Бросил взгляд за угол. Витрины разбивали зал на зигзагообразные проходы. Панельная дверь в личную контору была приоткрыта. Зачерненный шар на потолке скрывал видеокамеру, из которой велось наблюдение за площадкой торгового зала. И это была не камера торгцентра, из которой наблюдают за общими площадями. Это, должно быть, частная охрана «Бриллиантов посвящения». Больше в магазине Келлауэй не видел никого, ни живой души.