Странная практика

Глубокий мрак заполнил зал – темнота была настолько полной, что казалась твердой, словно воздух застыл какой-то непроницаемой субстанцией. В этой тьме Крансвелл смог услышать тихий рык какого-то вентилятора, замедляющего вращение: лопасти постепенно останавливались. Смог услышать собственное дыхание: он пыхтел, словно пробежал вверх по нескольким лестничным пролетам. Разум снова стал его собственностью – книгой, закрытой от любопытных глаз, он снова был у себя в голове один и успел подумать: «Нам отсюда дороги не найти, мы потерялись в лондонских подземельях, потерялись во тьме, а у них отравленные ножи, а у нас всего один меч, и я не умею им пользоваться», – и тут искра внутри стеклянной колбы снова мигнула, оживая.

Свет стал усиливаться, а с ним и голос, словно вращали ручку громкости. Крансвелл почувствовал, как эта сущность снова начинает его дергать, на лице у него еще сохли липкие слезы… но теперь она стала слабой. Он мог различать ее края.

Он сделал к ней шаг, и еще один. Сабля Ратвена по-прежнему была у него в руке, и, хотя голос в голове все усиливался и усиливался, он обхватил эфес обеими руками и занес оружие над плечом.

«Собака миссис Дженнингс была без поводка, – сообщил он голосу. – Ее вообще не должно было быть на той гребаной улице, и это была СЛУЧАЙНОСТЬ, а ТЫ – НЕ ГЛАС БОЖИЙ…»

Крансвелл ударил клинком, словно бейсбольной битой, вложив в это движение всю свою силу, и голос завопил: «Нет, ты не ПОСМЕЕШЬ, ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ, НЕ СМЕЙ!!!» – но ничто в этом мире (и не в том) уже не могло бы остановить саблю, которая свистнула в воздухе и обрушилась наконец на пузатый бок лампы-выпрямителя.

* * *

Довольно близко от этого места Грета Хельсинг отдернула руку от рубильника, который снова был передвинут с «ВЫКЛ» на «ВКЛ», и сжала обеими руками голову, крепко зажмурившись.

– Фасс, – сказала она, чуть не плача, – Фасс, я все переделала, я повернула его обратно, я снова его включила, где же ты…

В ее голове, там, где должен был находиться Фаститокалон, зияла дыра. Его присутствие, спокойно-оберегающее, надежное, было единственным, на что она всегда могла рассчитывать после того, как не стало ее отца. «Я здесь, я с тобой, – сказал он тогда, и сквозь леденящий горький шок потери она это почувствовала, ощутила мысленно обнявшие ее руки, которые поддержали, дали опору, успокоили. – Тебе не надо переживать это одной, тебе не надо быть одинокой, я рядом».

И все эти годы она всегда знала, что он здесь, а теперь… она повернула рубильник, и, как только он встал в позицию «ВЫКЛ», Фасс просто исчез. Канат обрезали, лампу задули: только пустота в том уголке сознания, где должен пребывать он.

– Извини, я не хотела, Фасс, вернись, вернись, пожалуйста, это не смешно, мне надо знать, что ты цел, я же знаю, что ты читаешь мысли, ну, пожалуйста…»

Тот мысленный разъем, где он должен был находиться, ощущался холодным, пустым, саднящим. Она едва заметила Мьюлипа и Акху, которые встали рядом на колени и сжали ей плечи холодными сильными руками, – настолько она была поглощена попытками найти в своем сознании какие-то его следы. Только когда малыш в слинге у Акхи проснулся и капризным плачем сообщил, что проголодался, Грета вернулась к действительности. Она чувствовала себя выпотрошенной, дряхлой, невероятно одинокой. Опустевшей.

– Рана? – спросил Мьюлип, все еще не отпуская ее плечо.

– Нет, – ответила она, – Нет, я не ранена. Но мне надо попасть туда, Мьюлип. В бомбоубежище. Помоги мне в этом, а потом… не знаю, что случилось, что я сделала, что мы все сделали, но тебе… и Акхе с малышом – вам надо уходить отсюда подальше.

– Не брошу тебя, – заявил он.

– Ты должен. Малыш голодный, а остальные там меня защитят. Ты сделал то, что велел Кри-акх, – добавила она. – Спасибо тебе. Спасибо вам обоим.

– Пока не благодари. – Мьюлип проследил, как Акха снова закрывает замки на электрораспределительном шкафу, а потом встал и помог подняться на ноги Грете. – Только когда будешь в безопасности. Я отведу в убежище…

– А потом уходите, – повторила в уже бледном свете гнилушки совершенно потухшая Грета. – Уходите подальше отсюда. Тут могут появиться… люди, которые спустятся проверить, что происходит, и я хочу, чтобы к этому моменту вы все благополучно исчезли.

Чуть поколебавшись, Мьюлип кивнул и повернулся.

– Сюда, – сказал он. – Недалеко.

* * *

Крансвелл на всю жизнь запомнил, как трещины разбежались от места удара по всей стеклянной оболочке выпрямителя, создавая паутину повреждений на выпуклой колбе. Одно пугающее мгновение лампа еще сохраняла свою целостность, а потом обрушилась мелодичным звоном стекла. Жуткий голос у него в голове завопил так, как Крансвелл никогда не слышал – и предпочел бы не слышать вообще, – и свет во второй раз померк полностью, как от перегоревшей лампы.