Приходилось ждать. Следовать обходными путями. Возвращаться позднее. Уже после того, как урон был нанесен. Непоправимый. Не подлежащий починке. И все же – они умудрялись чиниться.
И – всякий раз: что дальше? Что теперь?
Всякий раз препоны виделись все более непреодолимыми.
– А можно найти такое райское будущее, где мы все живем дружно и мирно? – спрашивал Чэнь.
Так он, конечно, шутил. Чэнь понимал – если где-то и есть временные линии с миром и дружбой, ни его, ни Мосс, ни Грейсон там нет. А вообще, таких линий не существовало хотя бы потому, что Компания, точно клещ, впилась во все сущие времена.
В том-то и крылась проблема. Можно забиться в укромный уголок и дожить свой век, но даже он будет опален Компанией и тем, что произошло в Городе. Все равно рано или поздно тебя найдут – не сегодня, так завтра. Найдут и напомнят о том, что против судьбы не попрешь. Было 3, стало 1+1+1, и потом – ноль, ничто.
– В следующий раз все так и будет, – убеждала Грейсон Чэня.
Мосс никогда не отвечала. Она думала о том, что перепало ей от Грейсон, а Грейсон она любила – сильно-сильно. О том, что без Грейсон она не знала бы, как сопротивляться. Мосс была ближе всех – к Чарли Иксу и, соответственно, к темной птице. О том, что Грейсон была как первородный грех для нее, и о том, что Мосс была собой в гораздо большей степени теперь в сравнении с тем, что было прежде.
И еще она думала о том, что уж в следующий-то раз они обязаны преуспеть. О том, что провал больше не будет частью их будущего – и они перестанут быть армией, сделавшись просто троицей.
Компания оставалась все время практически незыблема по части внешнего вида – являясь либо огромным белым яйцом, либо титанической серой пирамидой, либо чем-то наподобие разрушенного собора – сплошь шпили. Пруды-отстойники для отвергнутых биотехов всегда окружали ее с одной стороны – не то чистилища, не то настоящие преисподние, полные гибнущей жизни; за ними – ряды незримых преград, расставленных по всей простершейся вперед пустоши. Порой – какие-то существа, что по всем законам логики не должны были летать, проносились по воздуху – сине-зеленые молекулярные структуры, мерцающие, меняющие форму, извечно бдительные.
Нынешняя версия Компании все еще напоминала яйцо, но теперь строение пронизали стальные штифты, придав ему вид гигантской яйцерезки, – со стальным яйцом внутри. Что это за новшество? Загадка, с главными вопросами нисколько не связанная.
Нынешняя версия Компании застроила прудами-отстойниками всю пустошь, но живее та, понятное дело, не стала.
– Как мы ее проглядели? – спросила Грейсон, пока они разглядывали здание.
– Мы не проглядывали. Она всегда была там.
– Можно ли склонить ее к добру? – спросила Грейсон.
– Нет. Ее можно лишь сжечь дотла.
– Может, можно переубедить?..
– Только если внутри отыщется способное переубедиться людское сердце.
– Только если внутри мы сможем отыскать что-то кроме людского сердца.
– Что придет ей на смену, если мы добьемся успеха?
– Что-то, что всяко будет лучше.
Но ведь если Компании не станет, им больше не с чем будет биться.
И они вновь усомнятся в собственных «я».
Но теперь у них не было другого выбора, кроме как идти до конца.
В этой версии пение птиц пронизывало Город, но это было всего-навсего эхо нанитов, призванных создать иллюзию жизни птиц своими призрачными напевами.
– Тебе что, будет потом не хватать чего-то? – спросила Грейсон, зная ответ.
Прошлое Грейсон осталось где-то далеко-далеко – оно слало ей сигналы безо всякой надежды на то, что они когда-либо достигнут адресата и получат ответ. Все было просто – три корабля рвались вперед, два пали от столкновения с куском космического камня, астероидом. Экипаж Грейсон погиб – от всех тех причин, по которым космос может убить: нехватка ресурсов, ошибки в выборе курса, болезни и травмы, дальность космических расстояний, вспышки на солнце, междоусобная вражда.
Грейсон достигла самой дальней точки – зашла так далеко, как только могла, по крайней мере. Стоя в своем скафандре, она смотрела на скалу, на камень у себя под ногами. Погладила контуры рукой в толстой перчатке. Она не была уверена, что перед ней – окаменелость какого-то инопланетянина (вот же – намек на шлем, на его лицо…), или просто так совпало, просто в этих контурах она захотела увидеть лицо – и только. Наверняка уж и не узнаешь.
Иррациональное чувство подсказывало ей, что если она продолжит долгий свой путь вперед, то в будущем тоже станет такой вот окаменелостью. Она устала, и ее тошнило от отсутствия травы и деревьев, и даже горизонта не было – впереди либо тьма, либо искусственный свет. Ничтожная дихотомия. Как улика – ни на что не годится.