Синий Лис подошел ближе. Она чувствовала грубоватую мягкость его синего меха. Чувствовала, как от него исходит жидкое тепло. Не могла выдержать прямоты его взгляда.
– Хочешь умереть? – спросил ее Лис.
Манифестом откликнулось вперед ее самой живущее в ритмах ее тела сожаление. И целеустремленность тоже сказала свое веское слово. И терпение – тоже откликнулось.
Нет, она не хотела умирать.
Пока еще нет.
С напряженной доверчивостью глаза с бельмом она смотрела, как отвергнутые высыпают из дверей Компании, далеко за равниной. В неожиданную тень, в песок, в пруды, в которых Левиафан ждал возможности сожрать их. Сбитые с толку собственной казнью. Сбитые с толку столькими вещами. Будучи уже мертвыми, не успев толком и пожить.
Она наблюдала некоторое время, пока не убедилась, что в монстре не осталось ничего от Мосс. Ничего такого, что могло бы ей понравиться. Потом отвернулась. Узрела в глубине души, что та версия Мосс, которая осталась здесь – не для нее.
Та версия, что осталась здесь, никогда не признает ее, и она могла бы провести тысячу тысяч дней, преследуя Левиафана, и ничто в его молочном взгляде не отозвалось бы на ее взгляд, не откликнулось бы. Монстр не узнает ее. Это попросту исключено.
v.2.0
Ей это Лис сказал? Или не сказал, передал мысль? Или это она сама сказала Лису? Мертвая астронавтка не знала.
v.3.0 Пошла другим путем, через Город, навстречу пустыне. По собственной воле? Или так направил ее Синий Лис? Так или иначе, Лис не оставил ее одну – продолжал следовать неотступной тенью даже после того, как она забросала его камнями. Бесполезно. Тут тебе и начало, тут тебе и конец. Интересно, этот Лис – последний?
– Мог бы и довериться нам. Встроить нас в свой план, – сказала Грейсон вслух. Ее это уже не коробило. Человеческая потребность в тишине отпала. Теперь тишину требовалось заполнить словами.
– Вы бы никогда за нами не последовали, – ответил Синий Лис. – Вы не слушали.
– У тебя вообще есть план, где есть место человеку?
– В нем есть место людям. А ты – человек?
– Было время, когда я была людьми. Несколькими.
– Ты мне доверяешь? – спросил Синий Лис.
– Нет, – ответила Грейсон. – Но мне это теперь не нужно.
И она замолкла. Потому что прямо перед ней раскинулся пустырь, а в самом его центре – три мертвых человека в до боли знакомых скафандрах, знакомых, потому что троица носила как раз такие. Скафандры на скелетах. Одни кости остались – и все же кое-какие знакомые черты еще угадывались. Зелень облепила нечеткие контуры одного из черепов – чья форма была как-то более податлива, чьи черты растворились в личине-маске, вылепленной из мертвого лишайника.
Ею овладела ярость при виде этих трех тел. Ярость – но также и любовь.
– Почему ты не сказал нам?
– Может, на сей раз вы бы преуспели, – промолвил Лис.
– Но ты же знал, что так не будет. Ты поспособствовал нашему провалу.
На это Лис ничего не ответил.
– Значит, мы уже потерпели неудачу, – сказала Грейсон.
– Не вы.
Грейсон не могла отрицать – они мирно покоились на ложе из пустынных цветов и трав. Цветы и травы кое-где произрастали прямо из их шлемов.
Мертвая она.
Мертвая Мосс.
Мертвый Чэнь.
– Что бы мы ни рассказали вам, это бы ничего не изменило, – произнес Лис. – Совсем ничего.
– Ты – точно такое же чудовище, как и все остальные, – сказала Грейсон.
v.4.0 Прыть, скорость. Синий Лис пролился дождем. Обратился взрывом вовнутрь. Обратился взрывом вовне. Воздуха не было. Значит, без шлема и дышать не выйдет. И горел в ее глазах огонь, причитающийся ее глазам. И были мысли, что захлестывали ее, уничтожая все, что она будто бы знала, все, во что будто бы верила. Захлестывали – и подгоняли к чему-то следующему.
v.5.0 Адское ничто завихрялось и расцветало, и лисья морда озаряла все ее бытие, точно солнце, а весь остальной мир был пуст; и раздался Голос, который она впоследствии забудет, и изрек Слово. И все, что она могла сделать – пасть на колени, повергнуться пред подобным натиском. А Лис парил в вышине, являя ей всю свою суть. Раскрывая всего себя.
Она громко вскрикнула от этого чуда, от страха перед ним, от благоговения и ужаса, и Лис, если бы захотел, мог бы повергнуть ее в это одномоментное состояние навечно. Она бы так и стояла на коленях, с раскрытым ртом, в то время как все, что не было ею, что она не могла себе представить, пронзало ее тело, допрашивало его и делало из него сосуд для божественного синего пламени.