Странная Салли Даймонд

У меня чистая, гладкая кожа. Немного морщин на лбу и вокруг глаз. Косметикой я не пользуюсь. Отец мне ее как-то купил и предложил попробовать. Мой старый друг телевизор и реклама в принципе подсказали, что делать, но с подведенными глазами и розовыми губами я стала не похожа на себя. Отец согласился. Он думал купить какую-нибудь другую, но не почувствовал во мне достаточно энтузиазма, и мы закрыли эту тему.

Думаю, деревенские видят сорокадвухлетнюю «глухую» женщину, которая иногда приходит в деревню и время от времени катается на стареньком «Фиате». Наверное, они считают, что я не могу работать из-за глухоты и поэтому получаю пособие. Но я получаю пособие, потому что, по словам отца, страдаю от социальной депривации[5].

Глава 2

Томас Даймонд не был моим настоящим отцом. Мне было девять, когда он впервые сказал об этом. Я даже не знала своего настоящего имени, но он и моя мама, которая тоже не была настоящей мамой, сказали, что нашли меня в лесу младенцем.

Сначала я расстроилась. В тех историях, которые я читала в детстве, найденные в лесу младенцы обычно оказывались подменышами, которые приносили несчастья приютившим их семьям. У меня есть воображение, что бы ни говорил отец. Но мама посадила меня на колени и сказала, что это просто выдуманные сказки. Я ненавидела сидеть у мамы на коленях, да и у папы тоже, так что вырвалась и потребовала печенье. Мне дали два. Я верила в Санта-Клауса ровно до двенадцати лет, пока отец не усадил меня перед собой и не рассказал горькую правду.

– Но зачем людям такое придумывать? – спросила я.

– Потому что детям весело в такое верить, но ты уже не маленькая девочка.

Это была правда. У меня начала идти кровь. Боль от месячных заменила Зубную фею и Пасхального кролика, и мама с отцом стали объяснять мне другие вещи.

– Если Санта-Клауса нет, то бог есть? Или дьявол?

Мама взглянула на отца, и тот ответил:

– Никто не знает.

Мне этот концепт показался нелогичным. Если они знали наверняка, что Санта-Клауса не существует, то почему они не уверены насчет бога?

Детство сменилось более скучными и менее яркими подростковыми годами. Мама сказала, что мальчики могут проявлять ко мне интерес, могут попытаться поцеловать меня. Ничего такого не было, только однажды в четырнадцать лет какой-то старикашка пытался прижаться ртом к моим губам и засунул мне руку под юбку на автобусной остановке. Я ударила его по лицу, опрокинула на землю и пнула в голову. Потом подъехал в автобус, я села в него и очень разозлилась, когда водитель задержался, чтобы помочь старикашке встать. Я смотрела, как он поднимается на ноги и у него из головы течет кровь. Водитель спросил меня, что случилось, но я сделала вид, будто не услышала. Я приехала домой на двадцать минут позже и опоздала на детскую передачу.

Когда мне было пятнадцать, я услышала, как девочка из моего класса рассказывает остальным, что меня, одичавшую, нашли в горах и после этого удочерили Даймонды. Она рассказывала об этом в туалете. Я сидела на бачке, поставив ноги на стульчак, и ела свой ланч.

– Но об этом нельзя никому говорить, – заявила она. – Мама узнала об этом от подруги, которая работала с доктором Даймондом, когда это случилось. Вот поэтому она такая странная.

Но другие девочки не стали держать ничего в секрете. Несколько недель подряд они пытались заговорить со мной, спрашивали, люблю ли я лазить по горам и ела ли траву. Стелла Кофлан просила девочек оставить меня в покое и говорила, что это не их дело. Но я не обращала внимания ни на кого из них. Маму и отца я тоже об этом не спрашивала. Я уже знала, что приемная, а еще знала, что младенец не может выжить в горах и девчонки все это выдумывают просто со злобы.

Мама умерла в год, когда я окончила школу. Мы много ссорились. Она хотела, чтобы я пошла в университет. Она подавала за меня документы против моей воли. Она считала, что мне нужно заниматься музыкой или наукой. Я люблю музыку, и игра на пианино – это, наверное, мое самое любимое занятие. Мне было девять, когда мама наняла учителя по фортепиано, чтобы она давала мне уроки на дому. Мне нравилась миссис Муни. Она говорила, что я – одаренная пианистка. Она умерла, когда я была подростком, и я не захотела заниматься с другим преподавателем, так что стала совершенствоваться сама. Я не хотела сдавать никакие экзамены. Мне просто нравилось играть.

Мама говорила, что для меня открыто множество дверей. Но я не хотела общаться с незнакомцами и не хотела покидать наш новый дом. Отец сказал, что я могу получить степень в Открытом университете[6], но мама заявила, что мне нужно «социализироваться», потому что, если меня не заставить, я никогда не уеду из дома и не найду себе работу. Я заявила, что не хочу уезжать из дома, и она очень разозлилась.