Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

Летом 2016 года, находясь в Швеции, я побывал на региональной конференции партии «Шведские демократы», которая проходила в городе Вэстерос, в центре страны. На манер научной конференции несколько сотен членов партии собрались, чтобы послушать целый день выступлений. Лидеры партии смешались с членами партии, и хотя все были согласны с тем, что они националисты, не было ни малейших признаков расизма или экстремизма. Члены и лидеры партии много говорили о том, как остановить иммиграционную политику правительства, но преимущественно молодое руководство поражало своей сдержанностью как в частном, так и в публичном порядке. В частном порядке они хотели узнать, что думает их гость о Викторе Орбане и других европейских лидерах, которые, как и они, выступают против массовой миграции. Насколько они хороши? Кто из них был союзником, а кто — «крайним»? Эта партия, которую СМИ в Швеции и за рубежом продолжают изображать как «крайне правую» и «фашистскую», казалось, была так же обеспокоена действительными крайне правыми и фашистами, как и все остальные.

Какими бы ни были их взгляды, недавний успех партии вряд ли удивителен. Политика страны быстро изменилась, потому что так быстро изменилась демографическая ситуация. По данным шведского экономиста доктора Санандаджи (сам курдско-иранского происхождения), в 1990 году неевропейские иммигранты составляли всего 3 процента населения Швеции. К 2016 году эта цифра выросла до 13–14 процентов и в настоящее время увеличивается на один-два процентных пункта в год. В Мальме — третьем по величине городе Швеции — неэтнические шведы составляют уже почти половину населения. По мнению Санандаджи, через поколение за ним последуют другие города, и этнические шведы станут меньшинством во всех крупных городах: отчасти из-за иммиграции, отчасти из-за повышения рождаемости среди иммигрантов, а отчасти из-за того, что этнические шведы покидают районы, где преобладают иммигранты. Не менее интересным аспектом опросов шведского населения является то, что даже при так называемом «белом бегстве» средний швед по-прежнему считает важным жить в мультикультурном районе. Более того, те, кто переехал из «мультикультурных» районов, с непропорционально высокой вероятностью говорят о том, как важно жить в них.[230]

В Швеции, как и на других континентах, явно существует разрыв между тем, что думают люди, и тем, что, по их мнению, они должны думать. И хотя взгляды европейцев продолжают двигаться в одном и том же направлении с разной скоростью, их политические лидеры продолжают принимать решения, которые заставят эти взгляды меняться еще быстрее. Швеция — всего лишь крайняя демонстрация тенденции.

В течение всего 2016 года, пока политические и общественные плиты Европы двигались, руководство Европы продолжало следовать тем же неумолимым курсом. К лету того года сделка с Турцией замедлила миграцию через греческий маршрут, в результате чего произошел всплеск движения в Италию. В августе того года итальянская береговая охрана спасла 6500 мигрантов в водах у берегов Ливии за один день. Береговая охрана провела более 40 спасательных операций всего в 12 милях от ливийского города Сабрата. Пассажиры на лодках — в основном из Эритреи и Сомали — ликовали, когда их подбирали. К этому времени контрабандисты даже не удосужились заправить свои лодки топливом, чтобы проплыть хотя бы половину пути до Лампедузы. Зная, что их раньше перехватят европейские спасательные суда, контрабандисты заправляли лодки топливом только для того, чтобы добраться до спасательных судов. Дальше за дело брались европейцы.[231]

Политики продолжали проводить ту же политику и втягивать все больше и больше людей в то, что они сами признали неудачной моделью. Но во всей Европе отношение общества начало меняться. В июле 2016 года, менее чем через год после грандиозного жеста канцлера Меркель, опрос показал, что менее трети коренных немцев (32 %) по-прежнему верят в концепцию Willkommenskultur и продолжение массовой иммиграции в их страну. Треть немцев в целом заявили, что миграция ставит под угрозу будущее страны, а треть считает, что большинство мигрантов — это экономические мигранты, а не настоящие беженцы. Еще до того, как летом 2016 года в стране произошли первые взрывы смертников и другие теракты, половина немцев сильно опасалась терроризма в результате притока мигрантов. Пожалуй, самым интересным оказался вывод о том, что среди немцев иностранного происхождения только 41 процент хотел бы продолжения массовой иммиграции, а 28 процентов желали ее полного прекращения. Другими словами, Меркель потеряла одобрение своей миграционной политики даже со стороны мигрантов.[232]