Странная страна

Множество эльфов бродило по аллеям, любуясь деревьями. Завтра наступит зима, но в этот ноябрьский день мягкий воздух рождал ощущение, что осень никогда не кончится и эта непреходящая томность, этот бесконечный теплый свет послужат вечным напоминанием, что нельзя забывать любить. О, как мне хочется любить! – думал Петрус, поглаживая лапкой бахрому упругой мшистой волны. О, как мила жизнь! – молча вторили ему Маркус и Паулус, улыбаясь в пустоту. О, прекрасная осень! О, любовь! – шептали эльфы в аллеях. И это послание, рожденное деревьями и сменой времен года, устремлялось вдаль, возносясь над домом Совета, над городом и над горами, было главным, на чем держалось единство мира.

Они могли бы долго оставаться там, охваченные теплотой и грезой любви, но к ним уже шел эльф-заяц.

– Нас предупредили о вашем приходе, – сказал он, становясь перед ними.

Трое друзей поклонились, а Паулус и Маркус обратились в людей.

– Будьте любезны следовать за мной, – сказал эльф, – я провожу вас в библиотеку.

Заметив, что именно Петрус держит под лапкой, он спросил его:

– Что-то не в порядке с вашей одеждой?

Белка, чей образ вынужден был сохранять Петрус, покраснела до кончиков ушей.

– Она очень некстати… гм… запачкалась во время переправы, – пролепетал он.

Эльф-заяц казался удивленным, но не стал вдаваться в дальнейшие расспросы.

– Идемте, – пригласил он, и они пошли за ним по центральной аллее, ведущей в дом Совета.

Входом в здание служил гигантский портал, укрепленный двумя высокими круглыми столбами. От этих колонн из мертвых деревьев, живших в незапамятные годы, исходила поразительная мощь, и, ступив на порог, друзья приложили к ним ладони. Поверхность была шероховатой, изъеденной прошедшими веками, по ней пробегали нестройные басовитые звуки. По ту сторону портала деревянная галерея шла вокруг другого прямоугольного двора, меньшего размера, но тоже засаженного сливовыми деревьями и покрытого тем же свежим мхом. Напротив входа и по бокам галерею разделяли три большие распахнутые двери.

– Северная дверь ведет к залу высшей палаты и помещениям Главы Совета, западная – во внутренние сады, а восточная – вход в библиотеку, – сообщил их провожатый. – Внутренними садами я называю те, где можно прогуливаться, а есть еще и те, на которые можно смотреть изнутри здания.

Они свернули направо, и, пробираясь среди множества эльфов, двинулись вдоль деревянных перегородок, увешанных большими шелковыми полотнищами с изображениями эмблем и девиза Совета. Под выписанными тушью заснеженными пиками в тумане виднелись письмена Буду хранить всегда, начертанные рукой каждого из вождей с зари эльфийских времен. Петрус на мгновение задержался у одной из каллиграфических надписей. Нет, это не обман зрения: ее изгибы слагались в единую линию, так что глаз постоянно переходил от нежных округлостей к графичности единственного росчерка кисти. Эльф-заяц тоже остановился.

– Говорят, она была сделана рукой того, кто видел рождение моста, – сказал он.

Он хотел добавить еще что-то, но его прервало движение у северной двери, откуда вышла группа эльфов, и все остальные отступили к стенам, освобождая им проход. Группа двинулась налево, в направлении нашей четверки.

Во главе шли два эльфа-зайца. Они, без сомнения, были претендентами на высший пост, потому что за каждым из них следовали еще несколько зайцев, а также импозантные вепри. Эльфы из эскорта отличались величавой осанкой, присущей высшим эльфийским домам, серьезностью, которую еще больше подчеркивал их взгляд, и манерой двигаться, в которой сквозило совершенство, но, как бы впечатляюще они ни выглядели, ни один из них и сравниться не мог с двумя зайцами, возглавляющими процессию. Обычный эльф сам перемещается по миру, подумал Петрус, а к движению этих приспосабливается вселенная. На ходу они быстро сменяли свои ипостаси, и сходство их животных поражало. Мех зайцев напоминал горностая, затем они оборачивались в белоснежных коней, по шкуре которых пробегали золотистые искры. Мускулы под кожей заставляли ее ходить бархатными волнами, которые в какие-то моменты начинали переливаться, словно холмистый пейзаж вдали. В другой миг шкура становилась чистейшим шелковистым снегом, и можно было и впрямь поверить, что они кровные братья.