Читаем Странная судьба Уильяма Теккерея полностью

Не странно ли, что великий русский сатирик Салтыков-Щедрин ни строчки не написал о великом сатирике земли английской? Конечно, странно, особенно если задуматься над несомненным сходством “Книги снобов” и “Губернских очерков”, над безжалостностью обличительного пафоса “Ярмарки тщеславия”, который не мог не быть близок всему духу творчества Салтыкова-Щедрина. Странно еще и потому, что в хронике “Наша общественная жизнь” (1863) Салтыков-Щедрин писал о путешествующем англичанине, который “везде является гордо и самоуверенно и везде приносит с собой свой родной тип со всеми его сильными и слабыми сторонами”. Эти слова удивительным образом напоминают отрывок из рассказа Теккерея “Киккелбери на Рейне” (1850): “Мы везде везем с собой нашу нацию, мы на своем острове, где бы мы ни находились”.

Более того, кропотливые текстологические разыскания показали, что и те русские писатели, которые оставили весьма скупые заметки о Теккерее, иногда заимствовали образы и целые сюжетные линии из его произведений. Например, Достоевский, видимо, был внимательным читателем Теккерея. Ему, несомненно, был знаком перевод рассказа “Киккелбери на Рейне”, который под заголовком “Английские туристы” появился в той же книжке “Отечественных записок” (1851. № 6, отд. VIII. С. 106- 144), что и комедия брата писателя, Михаила Михайловича Достоевского “Старшая и младшая”. Изменив заглавие рассказа, переводчик А. Бутаков переделал и название, данное Теккереем вымышленному немецкому курортному городку с игорным домом Rougenoirebourg, т. е. город красного и черного, на Рулетенбург, но именно так называется город в “Игроке”. Кроме того, есть и некоторое сходство между авантюристкой Бланш и принцессой де Магадор из очерка Теккерея, оказавшейся французской модисткой. Следует также отметить, что у Достоевского и у Теккерея крупье во время игры произносят одни и те же французские фразы, а англичане в произведениях живут в отеле “Четыре времени года”. Просматривается сходство между “Селом Степанчиковым” и “Ловелем-вдовцом”: подобно герою повести Теккерея, владелец имения у Достоевского - слабовольный, хороший человек, который, наконец, находит в себе силы восстать против деспотизма окружающих его прихлебателей и женится на гувернантке своих детей.

“Обыкновенная история” Гончарова в своей основной теме совпадает с “Пенденнисом”. В самом деле, восторженный юноша, романтик, перевоспитывается своим дядюшкой и превращается в такого же практичного человека, как он сам.

А разве нет тематическо-стилистической, да и всей идейной близости между “Снобами” Теккерея, его эссеистикой и “Очерками бурсы” Помяловского или “Нравами Растеряевой улицы” Успенского?

Весьма симптоматична для понимания судьбы русского Теккерея ошибка А.А. Фета. В письме к А.В. Олсуфьеву от 7 июня 1890 г. он замечает: “...вчерашнее любезное письмо Ваше напомнило мне роман, кажется, Теккерея, в котором герой пишет прекрасный роман, но в то же время подвергается значительному неудобству: среди течения рассказа перед ним вдруг появляется король Эдуард и вынуждает автора с ним считаться: видя, что король положительно не дает ему окончить романа, автор прибегает к следующей уловке: он заводит для короля особую тетрадку, и, как только он появляется в виде тормоза среди романа, он успокоит его в отдельной тетрадке и снова берется за работу...” Фет путает Теккерея с Диккенсом. На самом деле он вспоминает “Дэвида Копперфильда” в переводе Введенского. Введенский, верный себе, несколько подправил Диккенса, заменив Чарлза на Эдуарда. Но дело, безусловно, не в этом, и ошибка Фета больше напоминает прозрение.

Как утверждает крупнейший специалист по творчеству Теккерея Гордон Рэй, отрубленная голова короля Карла у Диккенса возникла не без подсказки Теккерея. Вероятнее всего Диккенс позаимствовал этот образ из одного очерка Теккерея, написанного им для журнала “Морнинг кроникл”. Фет, не слишком хороший знаток Теккерея, интуитивно вернул ситуацию ее автору, почувствовав, что она органична создателю “Ярмарки тщеславия”.

В “Дэвиде Копперфильде” Диккенс подошел к осмыслению законов творчества. Теккерей же думал о них на протяжении всей своей творческой карьеры. И его особенно занимала проблема игры, маски, “отдельной тетрадки”, вдруг выскакивающего короля, т. е. подсознания, с которым необходимо считаться. Он и сам значительную часть своей жизни писал, скрываясь под масками, он зашифровал свою жизнь в романах и, как и Фет, остался для читателя закрытой фигурой. Так что ошибка Фета - истинное прозрение одного писателя о другом, хотя сказано более, чем скупо: “Кажется, Теккерей...”

Пролистывая собрания сочинений русских классиков в поисках их отзывов о Теккерее, видишь, что имя это чаще всего встречается в перечислении, по большей части в ряду с Диккенсом и в связи с ним, что мнения скупы, суждения отрывочны, а иногда и явно поспешны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука