Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу

То, о чем Боденшатц говорил Стелену в апреле, начало претворяться в жизнь только сейчас, однако ни в Лондоне, ни в Париже еще не осознали, что происходит. Наоборот, мнение изменилось в совершенно ином направлении. Британский посол в Варшаве прилагал усилия, направленные на достижение нового компромисса, основанного на совместной польско-немецкой декларации. Его немецкий коллега в Варшаве сообщал о новом, обнадеживающем настроении относительно восстановления дружественного отношения к Германии. Поляки заигрывали через посредничество итальянского и японского правительств. В Париже Пьер Этьенн Фланден, бывший премьер-министр, выразил уверенность в мирных намерениях Гитлера и Муссолини.

Однако в Лондоне Чемберлен выступил 19 мая с решительным заявлением в конце внешнеполитических парламентских дебатов. Он предупредил Германию о возможных последствиях ее политики и о том, что вооруженный конфликт будет катастрофическим для всех, кого он коснется. Но затем появилась та концовка, которая вновь показала направление мыслей Чемберлена. «Я все же прошу палату помнить, – призывал он, – что в данном случае мы пытаемся создать не альянс между нами и другими странами, а мирный фронт против агрессии. Мы не достигнем успеха в этой политике, если, обеспечив сотрудничество одной страны, будем представлять другую как беспокойную и не желающую сотрудничать с нами». И он снова возвращается к идее «мирного фронта», который предотвратит начало войны, а не «альянс».

Что имел в виду Чемберлен, становится понятно из англо-французских штабных переговоров. Ясно, что с точки зрения военной терминологии «мирный фронт» не имел никакого смысла; с точки зрения Чемберлена, он мог служить средством, которое приведет поляков за стол переговоров с немцами. При таких условиях война может быть предотвращена только огромными уступками польского правительства, даже в ущерб интересам своей страны.

Таким образом, в середине мая правительства верили в одно и заставили других поверить в это, а в действительности события развивались совершенно по-другому. И снова мы тщетно ищем в донесениях дипломатов и докладах разведывательных служб какой-либо ключ к тому, что происходило на самом деле, какие действия собиралась предпринять Германия, что должно было насторожить союзников, какие планы обдумывали русские. Ни в Лондоне, ни в Париже правительства не проявляли каких-либо признаков обеспокоенности тем, что их ожидало. А в Берлине, где Гитлер снова не обращал внимания на сообщения своих дипломатов и шпионов, германский фюрер подготовил оценку обстановки, которая свидетельствовала как о глубоком понимании ее, так и о наличии у него очень подробной инсайдерской информации о настроениях британского и французского правительств и их военных советников.

Гитлер вызвал своих военных руководителей на 23 мая. В его кабинете в новой имперской канцелярии собралось большинство, но не все главные военные руководители, но не было ни одного гражданского лица, даже Риббентропа. Присутствовали Геринг, Редер, Мильх, Браухич, Кейтель, Гальдер, Боденшатц, Ёшоннек и Варлимонт; Шмундт вел протокол.

Целью данного совещания, по словам Гитлера, являлось, помимо всего прочего, рассмотрение сложившейся обстановки и определение задач для вооруженных сил, вытекающих из нее. Гитлер, по-видимому, принял решение в отношении Польши и Британии. Польша – враг; она всегда была врагом Германии. Договоры о дружбе ничего не изменили. Присутствующие должны ясно представлять, что предметом спора не является Данциг как таковой. Речь идет о необходимости для Германии жизненного пространства на Востоке. «Если судьба вынуждает нас к войне с Западом, полезно владеть богатым районом на Востоке».

Польский вопрос не может быть отделен от конфликта с Западом. Поэтому «не может быть и речи о пощаде для Польши». Германии предоставлено решить, напасть ли на Польшу «при первом удобном случае». Германия не может ожидать повторения чешского кризиса. «Будут боевые действия. Наша задача – изолировать Польшу».