Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу

Гитлер далее подробно развил свой тезис, заострив внимание на основных моментах. «Нельзя допустить одновременного конфликта на Западе (с Францией и Британией)». Конфликт с Польшей, настаивал Гитлер, «начиная с нападения на Польшу, будет успешным только в случае, если Запад останется в стороне»[12]. Именно этого они должны добиваться. Это будет «делом умелой политики». Гитлер, по сути, говорил своим военным, что военные и политические соображения не могут быть отделены друг от друга и что при данных обстоятельствах необходимо понимать, что политические меры важнее; его политические шаги создадут соответствующие условия для решительных действий вооруженных сил. И Гитлер начал это делать, хотя и не был полностью откровенен со своими военными. Теперь нам больше известно о существовавших в то время обстоятельствах, чем им. И выступление Гитлера перед генералами 23 мая приобретает для нас иной смысл, учитывая то, что нам теперь известно, чем для его военных лидеров, которые все еще были в неведении относительно некоторых главных элементов гитлеровской дипломатии.

Так в весьма любопытном пассаже Гитлер поведал им, что экономические отношения с русскими возможны, только если и когда политические отношения с ними улучшатся. Он надеялся на это и не исключал, что Россия может не проявить интереса к уничтожению Польши.

Интересно, что Гитлер сформулировал проблему практически в тех же словах, с которыми Молотов обратился к немецкому послу 10 мая, и что он больше не думает об «уничтожении Польши» гипотетически. Если британские гарантии и повлияли на его мышление, то его гнев был направлен против Британии, а не против Польши. Он уже принял ряд решений, и вопрос вступления в войну оставался открытым только в части времени. Гитлер уже решил оккупировать Бельгию и Голландию, по соглашению или силой.

После 23 мая фактически не осталось путей для мирного урегулирования в Европе, кроме полной капитуляции перед требованиями Гитлера по Данцигу и Польше, каковы бы ни были последствия подобной англо-французской капитуляции.

Однако оставалось еще пятнадцать недель для осуществления «умелой политики», чтобы убедить британцев и французов, а также русских в достоверности их собственной легенды относительно их неподготовленности к войне и убедить их оставаться в стороне – по любым причинам, пока немцы заняты разгромом Польши. Как на Западе восприняли это инспирированное Гитлером самовнушение, лучше всего видно на примере британского министра иностранных дел лорда Галифакса. Он ничего не знал о выступлении Гитлера перед немецкими генералами 23 мая, однако «Стальной пакт» с Муссолини, заключенный днем раньше, убедил Галифакса, что «приближается война» и что весна и лето будут периодом ожидания.

Говорят, Галифакс ждал начала войны со спокойствием и даже с чувством облегчения – жребий брошен. Впоследствии он подготовил меморандум с обзором этого периода. В нем он доказывал, что ни польские, ни румынские правительства не питали никаких иллюзий относительно масштабов конкретной помощи, которую они могли ожидать от Великобритании, в случае если Гитлер предпочтет войну. Для поляков английские гарантии представляли собой наилучшую возможность – «в действительности единственную возможность» – предостеречь Гитлера от развязывания войны.

По-видимому, не один только Галифакс не осознавал весьма причудливой логики своей аргументации. Он утверждал, что Британия дала гарантии полякам, чтобы удержать Гитлера от нападения на Польшу. Однако в конце мая Галифакс пришел к выводу, что гарантии не достигли своей цели; Гитлер приготовился к нападению на поляков. А что же дальше? Разве британцы и французы не могли ничего предпринять, кроме как ждать нападения Гитлера со спокойствием и облегчением, как об этом пишет биограф Галифакса? Собственно говоря, ничего другого не оставалось, так как политики и военные в Лондоне и Париже создали легенду об англо-французской «неподготовленности». В душе они страшились неизвестности. У них было ошибочное и чудовищно искаженное представление о мощи и подготовленности Германии, и тем более о ее намерениях и возможностях ее военно-воздушных сил. Еще более удивительным было отсутствие веры в свои собственные возможности, в свой народ и в своих союзников, а также собственная неспособность или нежелание попытаться овладеть ситуацией, с которой они столкнулись. Создается впечатление, что правительства союзников, военные лидеры и секретные службы, сбитые с толку, испуганные, ощупью, как слепые, шли прямо в распростертые объятия Гитлера. Ему особенно и не приходилось прибегать к искусной политике: слепота союзников, их некомпетентность и внушенный самим себе страх оказывали Гитлеру лучшую услугу[13].

Итак, в конце мая легенды прочно укоренились: британцы считались неподготовленными, французы – слабыми и не играющими роли в равновесии сил. Немцев считали сильными, подготовленными и решительными, и судьба Европы была отдана в руки Гитлера. А теперь нам пора вернуться от легенд к действительности.