Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу

Частные беседы Тротта с премьер-министром и министром иностранных дел, очевидно, не произвели на них большого впечатления. В них он подтвердил их мнение, что Гитлер направит свои силы на Восток и на некоторое время его силы будут там скованы, тем самым Англии и Франции представится дополнительное время для приведения своих вооруженных сил в состояние полной боевой готовности. Предложение, чтобы один из двух командиров люфтваффе, Мильх или Удет, был приглашен с визитом в королевские ВВС с целью ознакомления с их боевыми возможностями, должно быть, прозвучало странным для напуганных людей, стоявших у руля и считавших себя далеко отставшими от люфтваффе.

Гитлер тоже, должно быть, почувствовал, что, возможно, дела не так плохи, как он предполагал, если Чемберлен и Лотиан все еще думают об урегулировании на основе предоставления большей независимости чехам и словакам. Гитлер был уже полностью поглощен решением польского вопроса, и заверения английских политиков о том, что они допускают возможность предоставления Германии свободы «экономических» действий, видимо, нравились Гитлеру как шаг в правильном направлении. То же самое можно было сказать о приведенном Троттом высказывании Чемберлена, что Иден, Черчилль и Дафф Купер не важны и их можно полностью игнорировать. Тротт пришел к выводу, что «определенный отказ фюрера от установления какого бы то ни было частичного взаимопонимания с Англией привел в настоящее время, ввиду нависшей угрозы тотального конфликта, к подлинному возрождению у англичан стремления к полному взаимопониманию как единственной альтернативе войне». На фоне мрачной действительности в Германии, которая предстала перед Гитлером, вывод Тротта явился для него солнечным проблеском, то есть вызвал реакцию, как раз противоположную той, что хотел добиться Тротт.

А судя по письму, которое Лотиан послал Сматсу сразу же после бесед с фон Троттом, его попытки произвести впечатление на англичан также оказались бесплодными. Вместо того чтобы создать твердый фронт, продемонстрировать реалистическую оценку сущности молниеносной войны, которую готовили немцы, у Лотиана в результате бесед с Троттом создалось впечатление, приведшее его к такому выводу в письме Сматсу: «Следующий кризис „нервов“ может начаться в любое время, возможно, по польской проблеме. По моему мнению, когда Гитлер начнет интервенцию, мы должны удержать поляков от войны [sic!] и сами установить блокаду, тем самым дав ясно понять, что блокада будет снята, как только Гитлер выведет свои войска и проявит готовность рассмотреть урегулирование мирными средствами». По мнению Лотиана, это не обязательно приведет к войне, так как не будет кровопролития. При условии наличия надежного фронта в Великобритании, доминионах и Америке лично он верит, писал он Сматсу, что «Гитлер отступит и воздержится от развязывания мировой войны». И конечно, это будет концом Гитлера, заключает Лотиан.

Однако Лотиан, умный, здравомыслящий человек, допускал возможность, что Гитлер в конце концов может пойти на уничтожение Польши, заняв оборону на линии Зигфрида, и напасть на Лондон и Париж с воздуха. Что же тогда должны предпринять союзники? – спрашивает он. Его ответ сводился к тому, что союзники в первую очередь должны разгромить Италию. Когда они это сделают, Россия присоединится к союзникам и «фашистский империализм исчезнет», а это поможет Англии добиться долгосрочного урегулирования с Германией.

Такое впечатление от кливденских выходных и частных бесед с фон Троттом осталось у Лотиана и его окружения, куда, согласно докладу фон Тротта, входил и премьер-министр. Все это не привело к лучшему пониманию намерений Гитлера, так же как и к более ясному осознанию, насколько ненадежна судьба Европы, зависящая от мер западных держав по противодействию решительному намерению Гитлера уничтожить Польшу. Однако ни фон Тротт, ни его британские хозяева, по-видимому, не понимали истинной сущности кризиса, с которым они столкнулись: это был больше кризис Гитлера, чем их. Гитлер хотел знать ответ на один вопрос, который значил для него больше, чем все другие; причем его интересовало вовсе не то, объявят ли англичане войну, если он нападет на Польшу. Он хотел знать, начнут ли британцы и французы немедленные военные действия на Западе, когда он еще будет полностью занят на Востоке.

Ответы, привезенные в те недели из Лондона фон Троттом и другими визитерами, принесли Гитлеру большое облегчение. Хотя никто в действительности не знал, какого ответа хотел Гитлер. Его, очевидно, излишне не волновали сообщения о решимости Англии не уступить на этот раз или о настроениях общественности, более настроенной воевать, чем снова идти на компромисс. Все это он уже предвидел и высказал, выступая перед офицерами 23 мая. Его интересовало совсем другое. И один малоизвестный, но очень проницательный наблюдатель в Лондоне в том же месяце, 29 июня, дал Гитлеру именно ту информацию, которой он ждал.