Странная женщина

На свадьбах я вообще незаменима. И лучше меня свидетелем приглашать – это стопроцентная гарантия счастья в личной жизни. Взять, например, Ленку с Андреем. Мне иногда их даже треснуть чем-нибудь хочется, невозможно же так жить. Позовут к себе, а сами как два голубя на одной ветке, точно в загсе вчера были, и глаза сияют. Но уже восемь лет прошло, пора бы уже как-то по-другому… Или Томка с Сашкой. Три года страсти кипели, дверьми хлопали, посуду били, слова нехорошие говорили, а потом поженились, и вот… четверо детей. «Голубчик мой сладкий», «Любимочка моя».

Я больше на свадьбы не хожу. Страшно. Пусть сами разбираются и разводятся, если нужно.

А лет с двадцати пяти моя жизнь значительно ухудшилась. У меня появилась аллергия на тяжкое горе, беду и болезни. Глаза стали краснеть и слезиться, сопли – ручьём, отчего нос мгновенно приобретал помидорный цвет, а в мусорной корзине росла гора одноразовых носовых платков. С такой аллергией никакая работа не совместима, уж поверьте…

Сначала я предположила, что простыла. Окно в кабинете постоянно закрывала, в шарф куталась, чай с мёдом пила, но проблема заключалась не в сквозняках. Просто нашему фотографу – рыжему Павлику – грозил перелом ноги, и именно я должна была его спасти. Должна, но не спасла, так как многого не знала и не понимала.

Ногу он сломал, аллергия мгновенно прекратилась.

Позже, когда начальница отдела кадров собралась в командировку, у меня воспалились все слизистые оболочки. Однако я и тогда не сообразила, что это знак. Да и кого бы осенило на моём месте?

Через два дня Вера Петровна не вписалась в поворот и врезалась в иномарку, хорошо, врачи помогли… Можно сказать, исправили мою тупость. Аллергия опять исчезла без следа.

По минутам или даже по секундам вся моя жизнь стала укладываться в голове заново. Я заподозрила… боялась поверить… мучилась… крутила пальцем у виска и… купила десять упаковок одноразовых платков, потому что глаза опять чесались и слезились.

«Кто следующий?» – задалась я вопросом и отправилась бродить по офису в поисках человека, которого должна спасти.

Около уборщицы стало легче: задышалось свободнее, сопли молниеносно высохли. И что делать? Какие ваши предложения? Не знаете? И я не знала тоже. Поэтому забралась на подоконник и стала разговаривать с тётей Машей. А у неё как-то жизнь не ладится: муж пьёт, сын оболтус, дочь в институт не поступила и мается… Ну и кого именно спасать, и главное – как? А потом она тряпку отжимает, выпрямляется и говорит: «Тянет что-то последнее время в животе, съела, наверное, гадость какую-то».

Десять пачек носовых платков – очень мало. Особенно когда слёзы где-то там в глубине копятся, а потом в секунду брызгают из глаз. Я даже говорить ничего не стала, а прямо с подоконника вызвала тёте Маше «Скорую». Врач позже сказал, что дня через два аппендикс бы точно разорвался и по лечению была бы совсем другая история… Нет, я не чувствовала себя суперособенной и ничему не радовалась – нос чесался вновь.

Хорошо, что спасать мне нужно было не всех, а выборочно. И их выбирала не я, а кто-то там наверху… Может, не все заслуживали спасения, а может, их спасали другие талисманы, такие же, как я. Честно говоря, меня всегда мучил вопрос: а есть ещё такие, как я? Где они, как живут, как справляются?..

В офисе я часто сидела с красными глазами и протяжно сморкалась, за чужим спасением теперь приходилось выходить на улицу и искать, искать, искать… Затем случались небольшие передышки (вот оно, моё личное спасение!), и каждый раз я со страхом ждала: когда же «опять в бой»?

Вам приходилось приставать к совершенно незнакомым людям и пытаться спасти их от того, о чём вы понятия не имеете? Нет? А я стала так жить.

Через полгода меня уволили за частые отлучки (напоследок посоветовали поправить здоровье), и я даже с радостью заперлась в квартире, надеясь, что сюда – в мою крепость – не проникнет ни одна молекула ничьей беды. Не проникнет и не призовёт меня.

Но как же я ошибалась…

Приблизительно раз в две недели, а то и чаще, я просыпалась с уже привычными симптомами своего неизлечимого «заболевания». До обеда традиционно сморкалась, сопротивлялась, затем сжимала губы, мысленно повторяла нелепые фразы: «Извините, я должна вас спасти. Только, пожалуйста, не считайте меня сумасшедшей» или «Подождите, у вас ничего не болит в данную минуту? Куда путь держите?» – и открывала дверь с тяжёлым прерывистым вздохом. У талисманов нет выбора, они обязаны… м-м… светить. Спасать. Пару раз закрадывалась мысль: а не махнуть ли рукой на свои обязанности перед человечеством, всё равно же насморк пройдёт после того, как мой подопечный получит сотрясение мозга или ещё что-нибудь потрагичнее, но… Как потом жить? Как есть и спать?

Сейчас мне тридцать три, и за столько лет непосильного труда я порядком истрепалась. Морально и физически. У нормальных людей бывают отпуска, у ненормальных – мыслей о солнце и пляже не возникает.

Когда я перестала мечтать о своём прекрасном светлом будущем?