Странная женщина

– Ну нет, – перебила его Лида, – я больше даже слушать это не стану. Ты снова всё решил за меня! Да откуда ты знаешь, что мне нужно? И кто? Мужество? Да, порой тебе его очень не хватает. Ты, такой сильный и практически совершенный, боишься показаться слабым, боишься, что тебя пожалеют. Ты со всеми трудностями хочешь справляться в одиночку, но ведь так не бывает. И можешь что угодно думать обо мне, только я всё равно не уйду: ни сейчас, ни потом – никогда. Ты в ответе за меня, я уже приручилась накрепко. Поэтому… пойду варить новый кофе, тот-то уже давно остыл.

Когда Лида вернулась из кухни, Виталий сидел у раскрытого окна и курил. Она подошла ближе и, робко заглянув в его лицо, проговорила:

– Я, может быть, что-то обидное сказала. Сгоряча. Ты ведь не сердишься? Нет?

Виталий взял её за руку и, немного помолчав, произнёс:

– Знаешь, я ведь тогда тебе не всю правду сказал. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминал службу в Афгане. Это в самом деле очень трудное было время, но и счастливое тоже. Причём, странно, вспоминаются сейчас какие-то, казалось бы, незначительные, бытовые моменты, но теперь я понимаю: это и было настоящей жизнью. Вот мы спускаемся с гор, на этот раз без потерь, а ребята уже ждут нас с праздничным ужином: жареная картошка и торт. Мы торты делали из раскрошенного печенья и сгущёнки. Вкуснота необыкновенная. А однажды Серёга поймал варана около метра длиной. Он жил у нас целый месяц, мы для него жуков и скорпионов ловили, а потом отпустили – загрустил он, есть перестал… Я когда-нибудь всё тебе расскажу. Когда буду готов вспомнить это.

– Да, – благодарно улыбнулась Лида. – Я и не тороплю. А сейчас можешь спеть мне ту, свою любимую? Про дождь и расставанье, которое ради встречи? Ведь эта песня про нас, ты не догадался?

Ганна Шевченко Зачёт

«Финансовый мониторинг – это комплекс мер, направленных на борьбу с отмыванием грязных денег…» Всё, больше не могу, через три дня зачёт, а у меня в голове каша. Откладываю инструкции, иду на кухню, включаю чайник и прислушиваюсь. У Нинки тихо. Обычно у неё на кухне работает радио.

Нинка – это моя соседка снизу. Она профессиональный журналист, но вот уже четвёртый год сидит без работы и без денег. Как ей удаётся выживать да ещё сохранять аппетитные формы – для меня загадка. Считает себя совестью города, большим поэтом и говорит, что работает над венком сонетов. Обычно, когда я прихожу с работы и сажусь ужинать, приходит Нина и начинает возмущаться новым указом президента или несанкционированными действиями местных властей. И, конечно же, посматривает на стол. Ну а я, конечно же, приглашаю присоединиться. Нина никогда не отказывается. В общем, она мне нравится.

Последний раз она приходила несколько дней назад, заняла пятьдесят рублей и попросила лак для ногтей. Потом слышался запах жареной картошки и пьяный смех. И вот пару дней тишина. Не случилось ли чего? Выключаю чайник, иду к Нине.

Лестничная площадка – ступеньки – пролёт – ступеньки. Звонок не работает. Стучу опознавательным стуком: тук-тук, тук-тук-тук, тук. Тихие шаги. Стучу ещё:

– Нина, это я.

Открывает. Осунувшаяся, под глазами тёмные круги. Я, как водолаз, погружаюсь в сумрак квартиры.

– Почему ты без света?

– Обрезали за неплатежи. Счётчик опломбировали. У меня долг – две тысячи.

– Зачем ты им открыла? Ты никогда им не открывала.

– Я думала, это сын. Увидела его в окно и решила, что идёт ко мне извиняться. Открываю, а это они. А Владик так и не зашёл.

Нина поворачивается, идёт в спальню, я за ней. Белые футболка и трусы, больше ничего. Волосы растрёпаны, чёлка накручена на две пластиковые бигуди. Она ложится на двуспальную кровать, я сажусь рядом. На тумбочке блокнот, ручка, жидкость для снятия лака, кусок ваты, мой розовый лак.

– Мой сын обозвал меня и не думает извиняться. Все меня бросили, все! Даже ты не приходила несколько дней!

– У меня зачёт через три дня. Инструкции учу.

Её нижняя губа дрожит, как у ребёнка. Сквозь футболку просвечивают тёмные соски.

– Я хотела занять у него сто рублей, а он сказал, что мне давно пора устроиться на работу, и назвал идиоткой. А сегодня Кириллова звонила. Говорит, что на моём месте пошла бы мыть подъезды. Они ничего не понимают. Я – профессиональный журналист! Я – поэт! Я – прирождённый главный редактор! Почему я должна соглашаться на унизительную работу? Я пять лет не работаю. Всё это время Бог укрывал меня своими крылами. Не давал умереть от голода. Моя жизнь – доказательство того, что Бог есть. Пару недель назад у меня совсем не было денег. Просидела голодная два дня. Пошла в храм на утреннюю службу. Возвращаюсь, вижу, лежат на дороге сто рублей. Я хлеба, картошки купила. Даже на кефир хватило. Есть Бог, есть! Почему ты не ходишь в церковь? Давай сходим сегодня на вечернюю службу?

– Не могу, мне инструкции нужно учить.

Нинка берёт с тумбочки блокнот:

– Я стихотворение написала. Вот, послушай: