Странник

«Средние» безупречно перешли ко второй части. Габи начала переминаться с ноги на ногу, поправляя воротничок черного платья. Этта достала свое простое платье до пят из чулана Элис, в очередной раз задумавшись, что ее старая наставница собиралась делать со всем этим добром. Вздохнув, она заправила выбившиеся волосы обратно в низкий пучок и бросила взгляд в сторону подруги.

Габи была единственным кроме нее членом оркестра из их школы. Казалось, она поставила целью подружиться со всеми, даже с контуженой блондинкой, проучившейся в школе всего семь месяцев, и чуть ли не насильно перезнакомила Этту со всеми в группе. Вечером после их первой репетиции она проводила ее домой, неумолчно рассказывая, кто есть кто в сложной школьной иерархии. А потом умудрилась затащить ее в свою семью, где Этту приняли как еще одного ребенка, ни разу даже не намекнув, как странно, что ее мать все время пропадает в путешествиях, никогда не отвечая на звонки.

Это было самым странным, поскольку, чем больше времени Этта проводила с Габи, тем лучше понимала свою маму. Она поймала себя на том, что выдерживает такую же осторожную дистанцию, какую держала Роуз не только между собой и дочерью, но и со всеми, с кем сталкивалась, исключая Элис. Этта пыталась сосредотачиваться на воспоминаниях, в которых они с Роуз были вместе, но всякий раз за ними неизбежно проступала картина, как та лежит на земле, истекая кровью. Умирая.

От осознания бесповоротности того, что ее отец, Николас и все остальные не просто потеряны для нее, но уже давно мертвы, Этта не находила в себе сил покидать квартиру Элис больше, чем на несколько дней. Было легче думать о времени, об их жизнях, как о петле, про которую писала Элис, убеждать себя, что, хотя они не были с нею сейчас, они по-прежнему живы в прошлом.

Хотя она прекрасно понимала, почему Николас так поступил, понимание не могло разогнать пронизывающее одиночество, убийственное в своей необратимости.

Бывали минуты, когда Этта чувствовала, что задыхается от секретов и шрамов, временами ей приходилось глубоко вгонять ногти в ладони, чтобы не рассказать Габи правду: ее частые ночные кошмары вызваны не страхом сцены и не даже страхом завалить школу, но картинами древних городов, давно стертых с лица земли, пустынь и теней в темном лесу.

Бывали ночи, когда Этте снилось, что она тонет, погружаясь все глубже и глубже в черное сердце моря. Никто не приходил спасать ее.

Она должна была спасать себя сама.

Вот только… то и дело в голове всплывали обрывки воспоминаний, каждый из которых казался маленькой пыткой. Николас улыбается ей – только ей – сквозь дождь. Генри смотрит, как она играет царю. Мать тянет бледную руку за секунду до восстановления шкалы времени.

Внезапный шквал аплодисментов вырвал Этту из задумчивости. Она выпрямилась, достала скрипку, которую держала под мышкой, чувствуя, как теплое гудение пробегает по коже. Оркестр ушел за кулисы с другой стороны, позволяя старшему составу вытечь на сцену, занимая свои места.

Габи послала Этте широкую улыбку, выходя впереди остальных под вспыхнувшие с новой силой аплодисменты, принимая у Этты место первой скрипки. Остальные студенты, проходя мимо, шептали Этте пожелания удачи и слова ободрения.

– Что ж, наш выход, – объявил мистер Дэвис, подходя к ней. – Я безмерно благодарен, что все так сложилось – у меня просто нет слов, чтобы выразить тебе признательность, что ты заняла место солистки.

Исполнять концерт Мендельсона должна была Саша Чон, прославленная скрипачка-виртуоз в этой временной шкале. Организаторы, как предположила Этта, брали в расчет, что Саша дополнительно привлечет внимание публики и тем поможет поднять престиж заведения. Однако по дороге в аэропорт в Париже она попала в аварию и надолго застряла в больнице, оставив их без солиста.

– Спасибо за эту возможность, – искренне ответила Этта.

Ей нравился мистер Дэвис; было легко улыбнуться ему в ответ и хихикнуть, когда он слегка подтолкнул ее локтем и заговорщицки шепнул:

– По мне, так ты в любом случае играешь лучше.

Оркестр затих, тишину нарушали лишь редкие покашливания в зале.

– Наш выход, – объявил мистер Дэвис, настоятельно пропуская ее первой. Этта вышла из-за кулис, наполовину ослепленная софитами по краю сцены, и прошла на свое место рядом с режиссерским пультом. Зная, что это заставит подругу рассмеяться, Этта торжественно пожала Габи руку, как пожала бы любой другой первой скрипке, и та порозовела, с трудом сдерживая хихиканье. Мистер Дэвис занял место перед оркестром и покосился на Этту.

Она в последний раз глянула в зал, на линии светильников под каждым рядом кресел, смотревшиеся ожерельями из звезд.