Странник

Как холодно! Пора вставать… Что это?! Неужели сон все еще длится? Да нет же! Странник изо всех сил тряхнул головой. Вокруг расползался сырой туман, тошнотворно густой, и бледное пятно солнца едва пробивалось сквозь него. Везде, везде туман, ничего кроме тумана. «Лучше бы мне напороться на вражескую засаду. Тех я сумел бы обмануть, обхитрить, а что делать с этим? И хоть бы сушнячку какого, зажечь огонь и с огнем идти… Любую деревяшку! Разве что лук со стрелами… Нет. Толку большого не будет, и… все-таки оружие… Понятно, почему так холодно. Вся одежда пропиталась сыростью. Мразь». Он влез на ближайший валун, пытаясь оглядеться. Из моря тумана выступали черные островки — соседние вершины. В лучшем случае собьешься с дороги. Оставалось только ждать, пока развеется туман.

Адриана села на камень, натянув поглубже капюшон, поджав колени к груди и обхватив их руками, — так теплее или хотя бы кажется.

«Проклятье! Вот она, в точности, вся моя нынешняя жизнь — и одна, и никто не держит, а идти нельзя. Только тут я идти опасаюсь, потому что непременно провалюсь куда-нибудь, да вообще я боюсь уйти — почему? Королевство от этого погибнет? Хорош Странник — опора королевства, надежда и упование…

Ну, предположим, действительно свалился бы он в пропасть (а может, еще и свалится). Ведь могло так быть, могло, а? И безо всякого злого умысла.

Глупость все это, конечно. Не сбегу я, а пойду прямиком туда, куда меня послали — привет, встречные пропасти!

Но это уже будет в последний раз. В самый последний. Как только король отпустит меня… Я ничего не загадываю. Я приказываю себе. Когда я, наконец, со всем развяжусь, приказывать себе буду только я. А для этого нужно прежде всего доставить письмо».

Эта молочная каша словно бы еще загустела. И дышать стало труднее. В глотке першит… И не то чтобы холодно, а противно.

Разумеется, если б это был не туман, она бы так не раскисла. Любое осязаемое препятствие… Может, все-таки попробовать?

Обойдя вокруг камня, Адриана убедилась, что и она со своей привычкой находить направление в пространстве тут бессильна. Как собака, потерявшая нюх. Пришлось вернуться.

Не желая сосредотачиваться на мыслях о своем безвыходном положении («Из любого положения есть выход…»), она попыталась подумать о чем-нибудь другом, и вспомнила неоднократно слышанный, правда, не столь популярный, как истории о нечистой силе, рассказ о каменоломнях короля Энкельбрехта. Он содержал их не ради камня, а ради наказания. Там редко кто выдерживал больше двух месяцев, не только потому, что каменная пыль забивала и разъедала легкие, но и оттого, что там из земли выделялись какие-то ядовитые испарения, надышавшись которых человек умирал мучительной смертью (к этому добавлялись различные подробности), причем неожиданно и в разных местах каменоломен, пробиваясь сквозь незаметные щели в породе…

«Понятно, почему я это вспомнила. Сижу здесь и дышу ядом!» Она кривовато усмехнулась. Байками о каменоломнях пугали еще в детстве. Но и теперь, когда шла в горах, иногда приходило в голову — вдруг да провалюсь туда? Правда, все это было чуть ли не двести лет назад, каменоломни давно обрушились, завалив несчастных, которые в них содержались, и где они были, никто уже не помнит, а может, выдумки все… хотя кто знает…

И все-таки холодно, чертовски холодно. Размяться, что ли?..

Туман держался около трех суток. Когда же в нем наконец забрезжил просвет, Адриана ринулась вперед с яростью. «Застоявшийся конь», — злобно посмеивалась она. Радоваться было нечему — непредвиденная задержка могла все погубить. А она обязана была предвидеть даже это. И, согревая издрогшее тело беспрерывным движением, Адриана устремилась дальше — обдираясь, глотая остатки тумана, — с зубца на зубец, со скалы на скалу, ладони саднили от веревки, горло от сырости, но она все подгоняла себя, как хлещут коня по окровавленным бокам. Казалось, туман, уползший с гор, переместился в ее душу. Помимо стремления скорей достичь цели, ее внимание было занято выискиванием возможной опасности — все равно: гернатовского дозора, местных охотников, горного барса или незаметной расселины, — этого с лихвой хватало, чтобы отвлечь от меланхолических размышлений. Уже не Адриана, а Странник, ловкий, хитрый, ни перед чем не отступавший Странник пробирался, готовый, если понадобится, прогрызть эти горы зубами, пока желтые склоны Абернака не открылись перед ним.

Осень наступила. Кончалось славное время Странника. Голые пастбища. Низкое серое небо. Теперь он шел днем и ночью. Припасы кончились, а у него не было времени на охоту. Странно, но голод не мучил его. Другое — он ощущал слабость, большую, чем от усталости. Это было нехорошо. Вероятно, проклятый туман не прошел даром — лихорадка могла начаться снова. Но пока он держался. Силы еще откуда-то брались. Цель была уже близка. А потом — свобода. Тоже неплохая вещь. А лихорадка — бог с ней. Как-нибудь выкрутимся, от этого не умирают.