Странник

— Увидишь. У северного входа в долину сухое дерево. Он там висит.

— Гернат?

— Нет. — Губы его раздвинулись, обнажив ряд ровных зубов. — Струсил в сражении, отступил. Ряды смешались. Из-за него и Герната упустили. Трусов — ненавижу! Повесил я его. И за ноги… пока глаза не лопнут. Чтоб другим неповадно было. Ты чего?

— Ничего, — пробормотал Странник, отставляя кружку с вином. В самом деле, с чего это он взял, что Вельф лучше других?

— Так. Ты принес сегодня мою печать?

— Она всегда со мной.

— Дай мне ее.

Странник медленно снял с руки ремешок, на котором висела печать, и протянул Вельфу. Сердце его сжалось в тягостном предчувствии. Вельф мгновенно взглянул на печать и обмотал ремешок вокруг запястья.

— Ты… забираешь?

— Да. Печать останется у меня.

— И каждый имеет право меня убить?

— Печать — знак разведчика и гонца, а ты им больше не будешь.

— Да уж… какой из меня теперь разведчик? Загубили вы меня вместе с королем. Почему бы сразу не приставить ко мне двух герольдов, и чтоб орали: «Вон идет Странник!»

— Как знать, может, когда-нибудь так и будет.

— Ты что же…

— То! — Вельф не дал Страннику договорить. — Хватит с меня. Предупредил я тебя вчера. Сделаешь, как я велю. Конь у тебя теперь есть, остальное я дам.

— Смысл-то какой…

— Опять за свое принимаешься? Или испугался? Что я о трусах думаю, ты знаешь.

Странник легко вскочил на ноги.

— Ну, соглашусь я, — с трудом выговорил он. — А смысла все равно никакого. Странника ты потеряешь, а рыцаря не приобретешь. Не такой я человек. Рыцарь должен любить войну, а мне от нее тошно.

— Наладился еще с лета ругать войну! Все мы ею живем — и я, и ты, и все кругом. И без войны настоящему человеку на земле делать нечего. И раз уж человек от природы не ничтожная козявка, он должен с бою добывать себе высокую долю, а ты — черт бы тебя драл! — с упорством держишься за ничтожество.

— Это смотря что считать за высокую долю.

— Снова! Скорее Саул свою лошадиную гриву острижет, чем ты, Странник, признаешься, что был неправ.

— Это верно. Он ведь собрался остричься, когда кончится война. Вот я и пойду сражаться, чтоб она быстрее кончилась. — Он шагнул наружу. Вслед ему Вельф торжествующе крикнул:

— Война не кончится никогда!

В самом начале своих странствий он видел человека, раздавленного упавшим деревом. Сейчас Странник чувствовал примерно то же, что и тот человек. За прошедшие годы он так привык к печати, что ощущал ее частью себя самого. И — все. Он самозванец, бродяга в богатом плаще. Несравненно лучше было бы, если бы Вельф относился к нему просто как к слуге. Тогда бы не пришла ему в голову дурацкая идея сделать Странника равным себе, и он оставил бы его в покое. А объяснять ему — все равно что биться головой об стену. Значит, ошибался Странник, преувеличивал свое влияние на Вельфа, а теперь расхлебывай!

Чтобы разгулять тоску, он решил спуститься к Энолу. Продрался сквозь голые кусты боярышника, на которых еще кое-где краснели сморщившиеся ягоды. От воды шло ледяное дыхание. Ниже по течению какой-то солдат мыл медный котел, натирая его песком, и негромко поругивался. Крутой соседний берег щерился жухлой травой, а за ним угрюмо вздымались горы, освещенные тусклым солнцем. Вечереет — осень… Горы, горы… по сравнению с Рыбьей Челюстью это была бы легкая прогулка… и самое время бы… но нельзя… трусость. Он будет презирать меня.

Ему захотелось увидеть весь лагерь целиком, и он повернулся, чтобы подняться на холм, где стоял еще один часовой. Услышал, как сзади трещат кусты. Поправил засунутый за пояс кинжал и обнаружил несколько спрятанных со вчерашнего вечера орехов. Бросил парочку в рот, хрустнул, сплюнул скорлупу в кулак.

— Удобно было в кустах сидеть? — оскорбительно ласковым тоном спросила Адриана.

— Ты опять была у него! — выдохнул Даниель. Снова хрустнул на зубах орех. — Откуда в тебе столько злобы?

— Где ты злобу-то увидел? Жалости во мне нет, это верно…

— Правду говоришь! Правду!

— Была раньше, да вышла. И успокойся. Не младенец, да и я не нянька.

— И когда мое терпение кончится…

— …и ты нарвешься на мой нож…

— И я добьюсь, что ты перестанешь…

— …слушать тебя…

— Бог тебя накажет!

— Только не за тебя. Сомневаюсь, чтоб он стал беспокоиться из-за такой мелочи.

— Ведь я же тебе ничего плохого не сделал… — голос его дрогнул. — За что ты меня так ненавидишь?

Адриана швырнула ореховую скорлупу так, что она едва не угодила Даниелю в лицо.

— Слишком много о себе мнишь. Мою ненависть надо еще заслужить.

Раймунд брел, задумавшись, пока не услышал окрик часового. Тогда повернул назад. Уже совсем смеркалось. Сквозь редкие кусты светили пятна костров. Пробирал холод, и народ теснился поближе к огню. Он шел на свет, когда рядом в темноте кто-то отчетливо сказал:

— И если ты еще, падаль, будешь здесь шататься — все. Зарежу. — И тут же, тем же голосом: — Эй, Раймунд!