Странник

– Терпение! А что такое терпение? – говорили 5171003405 человек, входя в мою комнату.

– О, если до меня дошла очередь отвечать на этот вопрос, – сказал я, возвысив голову и голос, – то готов уверять вас на каждом шагу и в каждую минуту моей жизни, что терпение есть истинный талант гения, истинный щит против настоящих и воображаемых несчастий, лекарство от всех болезней, постоянное занятие души, истинный труд, философский камень, квадратура круга, греческий огонь, лучший признак существования…

Готов покорно перенесть
Всю тяжесть зол от Провиденья
И от людей: во мне терпенья
Довольно есть, но есть и честь!

Это значит, что для человеческого терпения необходима великая душа, а не длинные уши, крепкий хребет и твердая шкура.

CCXLIII

Il n'y avait rien de si facile que de dйcouvrir l'Amеrique, puisqu'il ne s'agissait que d'aller pour la rencontrer. [364]

(Les envieux)

Не зная, с которой стороны подойти мне опять к тому месту, где остановилась главная мысль моя и военные действия, я задумался, как Аристотель, о достоинстве сочинений и книг.

«Хорошая книга есть та, – говорит он, – в которой сочинитель говорит то, что должно, не говорит того, чего не должно, и говорит так, как должно)).

«Добродетель придерживается во всем середины», – замечает тот же самый Аристотель [365].

И потому я совершенно прав, если пишу не совсем то, что должно, не совсем то, что не должно, и не совсем так, как должно.

Например, каким образом пропустил бы я следующую главу и не очистил воздух от шлаков злого языка?

CCXLIV

(Pudet dicere). [366]

Florus

Уж с год вдовой она была
И скромно с маминькой жила…
Зимою время скучно, длинно;
В кругу приветливой семьи
Часы свободные мои
Неслись так быстро и невинно.
Но что же! Злой язык сказал:
Он там дневал и ночевал!
Я там дневал?… Я ночевал?…

День XXXIII

Ein armer Teufel sang und trаllerte vom Morgen

Bis in die Nacht entfernt von Gram und Sorgen. [367]

Deutsche Geschichte

CСXLV

Много раз слышал я, долго и сам думал, что и поэт создан для разнообразия в мире, что и он, подобно всем художникам и ремесленникам, существует для промысла, но… что же скажу я против этого холодному веку? Вопросим Оракула…

Но до Оракула далеко,
Далеко, милые друзья!
Дойти сегодня до Востока,
Мне кажется, не в силах я.
Но нет! Для вас, мои богини,
Как мысль крылатая паря,
Чрез Аравийские пустыни,
Чрез горы, степи и моря
До мест, где теплится заря,
Достигну я!… достигну, дети!
Шалуньи!… Вот уж пролетел
Тьму расстояний и столетий
И, слава богу, жив и цел.
А вы?… устали?… о малютки!…
Как жаль мне вас!… как не пенять!
Ну для чего, зачем вам брать
С собой в дорогу предрассудки!…

Тяжелая ноша, избави бог, какая тяжелая ноша! сказал бы и Александр Васильевич [368]– русская душа, великая душа, чистая, огненная душа!

Но вот храм Аммона, вот Оракул. Слушайте ответ его:

Погибни в том остаток чувства,
Будь в жизни все ему на зло,
Кто дар считает за искусство,
А труд души – за ремесло!
Я жизни сей не раб презренный,
Я проводник того огня,
Который движет всей Вселенной
И с неба льется на меня!

CCXLVI

Уже не то небо надо мною, которое, подобно голубому балдахину, осеняет высокие горы, глубокое море, зеленые степи, роскошные сады. Уже не то время во всей Вселенной, по которому катилась цветущая молодость моя и всего современного мне поколения. Тяготеющих слоев воздуха более уже надо мною, чувства мои стали внимательнее к жизни; но огонь в них прежний: душа – незримая весталка – сохранила его! – Блажен, кто не прожил радостей!