Читаем Странник полностью

Странник

У нас орудий вечный говор,Свист ядер, пуль и треск гранат,И наши головы трещат.А здесь на полной кухне поварГотовит барину бивстек [421]!…Как славно пахнет теплым супом!…А как бурчит в желудке глупом!…Как нежен здесь военный человек!…Под кровом парусных палатокПриятные летают сны…На всем здесь виден отпечатокДовольствия и тишины,И в неге тонет петербургство!…Но между тем, как говорят,Где два фонарика горят,Найду я главное дежурство!

Отрядный офицер свернул влево, а я вправо; таким образом мы, никогда не встречаясь друг с другом, расстались. Мог ли он догадаться, что я преступным ухом подслушал те слова, которые он говорил сам себе, и выдал их в свет, приделав к ним бахрому из рифм?

CCLXXXVI

Темнота ночная застлала дорогу. Призадумавшись, я ехал полем; вдруг раздался в ушах моих вопрос, на который всякий (хотя бы он был голодная собака) обязан отвечать: солдат!

Этот вопрос, сделанный мне ночью часовым на передовой цепи, я считаю за самый счастливейший и умнейший из всех тех, на которые я должен был отвечать. Без него, под покровом ночи, в предположении, что и плотный некрасовец [422], с густою бородой, в русском перепоясанном кафтане, в высокой мерлушковой, цилиндрической, перегнутой на бок шапке, стоя на турецкой передовой цепи, также не заметил бы меня, и я, блуждая между передовыми неприятельскими укреплениями, верно, ударился бы лбом обо что-нибудь, принадлежащее султану Махмуду.

Какое неприятное чувство наполнило бы душу мою, если б уроженцы Булгарии, Румилии, Албании, Боснии, Македонии, Анатолии, Армении, Курдистана, Ирак-Араби, Диарбекира [423] и всех мест и всех островов, принадлежащих блистательной Порте [424], окружили меня, воскликнули: ля-илъ-лях-алла! Гяур! [425] и повлекли бы в ставку Гуссейна.

Сидя на пространной бархатной подушке, сераскир [426] спросил бы меня, каким образом попал я в турецкий лагерь.

– Заблудился, – отвечал бы я.

«Не заблуждения, а путь правый ведет под кров Аллаха и его пророка», – сказал бы Гуссейн и велел бы меня отправить в Константинополь.

CCLXXXVII

Снабдив по доброте душиКаким-нибудь негодным мулом,Какой-нибудь Ахмет-башиМеня бы вез под караулом.И долго он меня бы везЧрез Карнабат, или Айдос,Чрез Кирккилиссу, до Стамбула.Прощай бы молодость моя!И сколько раз вздохнул бы я,И сколько раз бы ты вздохнулаИ сколько слез бы пролила,Но мне ничем не помогла!…

CCLXXXVIII

К счастию, этого не случилось; вздохи и слезы остались целы. А между тем время было отправляться на зимние квартиры. И я, вслед за историческими лицами 1828 года, скакал на почтовых от Варны чрез Мангалию… Tс! За пересыпью, между небольшим озером и морем, показался на отлогом скате к морю небольшой, пустынный азиатский городок; кроме одной или двух мечетей, из-за домов белела башенка с крестом; это была церковь.

Так вот то место, где жил изгнанный из Рима Овидий, по неизвестной потомству причине! Вот тот город Томи, где лежал надгробный камень с подписью:

Hic ego qui jaces tenerorum lusor amorum,Ingénus peru Naso poeto meo.At tibi qui transis, ne sit grave, quisqius amasti,Dicere Nasonis, molliter ossa cubent [427]

CCLXXXIX

Люди по большей части развязывают узлы не умнее Александра Великого [428]. И потому кто же упрекнет меня за перевод древней латинской рукописи, объясняющей тайну, важную для ученого света.