Странник

— Я там живешь. Ничего не надо. Только мозз.

— Ты там жил? Когда? До Катаклизма? — поморщился сталкер.

— Всегда, — мотнул тот головой.

— Да иди ты! Ну хорошо, отбросим этот бред и представим, что мы действительно идем на поверхность. Мы же сейчас в Полисе. Ты представляешь, что будет там, на поверхности, рядом с выходом?

— Что?

— Библиотека, балбес! Великая, мать ее, библиотека!

— Ну и что? — Странник развел руки и пожал плечами.

— Как это что? Ты что, не знаешь, кто там живет? Чертовы библиотекари! Да я лучше еще раз заночую рядом с гнездом вичухи, чем сунусь к этим тварям хоть на пушечный выстрел!

Стран Страныч вдруг встал прямо напротив Маломальского и пристально посмотрел ему в глаза.

— Сергей, ты боишься? Страх плохо. Нельзя страх. Это смерть будет.

— Ну, мне, как тебе, надо быть ужаленным в голову, чтобы ничего не бояться, — хмыкнул сталкер.

— Ты не понял, Сергей. Страх убивать разум, оставлять место для мозз. Пища мозз. Нельзя.

Маломальский не все понял в этой длинной речи попутчика, однако с тем, что страх ведет к гибели, был согласен. Он-то умел усмирять свой страх на выходах в город — забивал голову разговорами с самим собой, всеми этими придурковатыми шуточками, — и места для страха в нем просто не оставалось. Веселил себя как мог: когда смешно — не страшно. В сталкерском ремесле «страх» точно значит «смерть». Бояться — значит, не быть себе хозяином, действовать не по строгому расчету, а по велению дремучих звериных инстинктов. Гибель приходит на запах страха, как стигматы — на запах крови.

Но соглашаться на выход — да еще прямо здесь, у Библиотеки, — было сущим безумием. Да и как искать на поверхности, в огромном разрушенном городе, кишащем монстрами, одного-единственного зараженного человека? Нет уж, дудки!

Сергей уже собирался ответить на предложение Странника окончательным отказом, но тут юродивый, словно что-то почувствовав, вдруг отступил, опустив голову. Неуклюже пятясь, сделал еще несколько шагов назад. Снова посмотрел на Сергея, как-то грустно улыбнулся и, подняв правую руку, по-детски ею замахал.

— Не надо, Сергей. Странник один пойду. Был рад тебя знать. Очень, — сказав это, он повернулся и побрел к посту у гермоворот.

Маломальский какое-то время тупо смотрел ему вслед.

— Кто же тебя отсюда так вот выпустит? — проворчал он.

Буму было стыдно. Стыдно перед этим странным человеком и перед самим собой. При этом он чувствовал, что про исходит что-то совершенно неправильное и эта неправильность очень скоро перерастет в непоправимость. Сергей вздохнул и пошел за Странником. Нагнал его, схватил за локоть и развернул к себе.

— Ты отвечаешь за свои слова?! Ты уверен, что туда надо идти? Что мы сможем его найти?! Что, если мы там подохнем, оно того стоит?! Понимаешь меня?..

— Да — понимаешь. — Странник улыбнулся и кивнул.

— Да — стоит.

— Ладно, пошли обратно к коменданту, черт тебя дери! — И Бум потащил Странника за собой. — Ох, чую я, придется мне горько пожалеть об этом!

— Не бойся, Сергей. Страх — плохо.

— Заткнись, пожалуйста.

* * *

Это было в высшей степени опасно, но Черный орден иногда шел на такие миссии. Чем не достойная проверка воли и силы для лучших из представителей избранной расы?

И хотя с красными сейчас было перемирие, о столетней войне с вечным врагом в Четвертом рейхе не забывали. Просто теперь ее вели другими методами. Да, там, в метро, они заключили мир, понимая, что война пойдет до полного взаимного истребления, а ресурсы Рейха — особенно человеческие — не были бесконечными.

И тогда они, лучшие из лучших, те, что с гордостью носили на своих рукавах черные повязки с двумя белыми рунами в виде молний и называли себя штурмовиками, избрали иной путь борьбы: они выходили на охоту за группами красных сталкеров. Следили за ними, изучали маршруты, давали набрать трофеев. А потом устраивали на обратном пути засады, уничтожая и грабя врага.

Это ведь другой мир — поверхность, и здесь никто не говорил о перемирии. А когда с поверхности не вернулся человек или группа — это всегда списывали на мутантов. Даже среди подозрительных, никому не доверяющих большевиков вряд ли кто догадается, что люди уничтожены в секретных операциях фашистов, которые нарушают мирный договор. Главное — не оставлять живых свидетелей, а такого не случалось еще никогда.

В тайные рейды отправлялись лучшие из лучших — закаленные, испытанные, сильные. Нордический характер и железное сердце, беспощадность к врагам и совершенная преданность Рейху. Попасть в ряды штурмовиков было наивысшей привилегией и лучшей наградой за службу. Так, во всяком случае, вещал Министр культуры и пропаганды.

— Бессмыслица какая-то. Бред! — проворчал, сопя фильтрами маски, командир, которого все называли Руделем. — Быть такого не может.

— Говорю тебе, я видел, — настаивал самый младший в группе, по прозвищу Ганс. — Вон с того поворота она вылетела, с Воздвиженки. А на спине у нее человек сидел. А потом она врезалась в ту стену, что напротив нас. Там же Военторг был, верно?