Странник (СИ)

И тут до него дошло. Глаза его сузились, вены вздулись на висках. Этот ублюдок, который носил рясу и смеялся ему в лицо, был кем угодно, но не настоящим падре Чезаре. Самозванец. Фальшивка. Ложь, проникшая в его жизнь, укрытая под маской святого отца. Рафаэль почувствовал, как в груди что-то рванулось, словно хищный зверь, стремящийся на свободу. Его подозрения оказались правдой. Он всегда знал, что этот человек — чужак, что в нём нет ни грамма святого. Он чувствовал это в каждом взгляде, каждом слове этого самозванца.

Рафаэль сжал зубы, скрипнув ими, и ладонью сжал фотографию так, что она едва не порвалась.

Ты, мерзавец. Думаешь, можешь прийти сюда и обмануть меня? Думаешь, можешь забрать у меня то, что принадлежит мне по праву?

Он стиснул кулаки, едва сдерживая себя. Как он мог позволить этому лжецу так близко подобраться к Анжелике? К его жизни? Эта мысль поджигала его изнутри, как раскалённое железо, впивающееся в плоть.

Теперь ты от меня не скроешься, думал Рафаэль. Теперь я раздавлю тебя, как червя, я припечатаю твою смазливую рожу.

Этот самозванец, который носит чужое имя и чужую рясу, уже который месяц водит его за нос. Делает вид, что служит Богу, — а на самом деле? Чего он хочет? Почему он здесь?

Все те мысли, что терзали Рафаэля эти последние недели, вдруг обрели зловещую ясность. Он никогда не ошибался: этот падре — фальшивка. Фальшивая личина, маска, скрывающая под собой нечто гораздо более тёмное. Он чувствовал это с первой минуты, но теперь у него были доказательства.

Рафаэль сжал руки в кулаки, и фотография чуть не смялась в комок в его пальцах. Он видел его насквозь. Чезаре был как призрак, который проникает в чужие дома и ворует то, что ему не принадлежит. Но он ошибся, выбрав для этого Рафаэля.

Ты, сукин сын, думал Рафаэль, скрипя зубами. Ты думал, что сможешь просто так обмануть меня? Прийти в мой город, к моей жене, играть роль святого отца и надеяться, что я не замечу? Ему хотелось сейчас же бросить всё и побежать к этому ублюдку, вырвать его из церкви, выволочь на улицу и заставить смотреть в лицо своим грехам.

Что этот мерзавец делал рядом с Анжеликой? Почему его жена, его собственная жена, смотрела на этого человека так, будто он был её последним спасением? Она не любила Рафаэля. Никогда не любила. Но она должна была быть его, полностью, без остатка, она должна была принадлежать ему, и никому больше. И если она не может его любить, то она хотя бы должна бояться его настолько, чтобы не дерзнуть изменять ему даже мыслями.

Но этот падре… Этот лжец, этот лицемер — он сломал правила. Он украл её взгляд, украл её мысли. И Рафаэль собирался выжечь его из её жизни, как выжигают заразу, как избавляются от яда, разъедающего плоть изнутри.

Рафаэль тяжело дышал, его грудь вздымалась от ярости. Весь мир для него сжался до этой папки, до этого снимка, до этого осознания, что перед ним не просто враг. Нет, перед ним был обманщик, вор, человек, пытающийся захватить то, что принадлежало Рафаэлю.

Ему не оставалось ничего, кроме как выяснить всё до конца.

Глава 18

Рафаэль вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь так, что стёкла в рамах дрогнули. Он шагал по коридору, как разъярённый бык, едва сдерживая ярость, которая требовала немедленного выхода. В голове пульсировала одна-единственная мысль: Этот падре — самозванец. И он за это заплатит.

Мауро, его безмолвная Тень, стоял у двери, ожидая распоряжений. Его лицо было непроницаемо, как всегда, глаза не выражали ничего — ровный, пустой взгляд, человек, привыкший принимать приказы и исполнять их беспрекословно. Для Мауро не было ничего странного в этой ситуации, он знал, что Рафаэль ненавидел падре Чезаре с первой же минуты. Но даже ему, хладнокровному и невозмутимому, было понятно, что сейчас этот человек, его босс, был как пантера, загнанная в угол. Готовый порвать всё на своём пути, если его осмелятся удержать.

Рафаэль остановился перед Мауро, глядя на него с неприкрытой яростью, и, не дав себе ни мгновения, чтобы успокоиться, отдал приказ:

— Каждый чёртов день этот мерзавец завтракает в том маленьком ресторане у церкви. Ты дождёшься, пока он уйдёт, и заберёшь стакан, с которого он пил. Отпечатки должны быть чистыми. Ты меня понял?

Мауро кивнул, коротко и молча, без единого вопроса. Он знал, что Рафаэль не простит ему ошибок. Сегодня особенно. Он чувствовал, как этот приказ, словно раскалённый металл, отрезает всё лишнее, превращая его в простое задание. В его мире не было места для сомнений. Задание, план — и холодный, методичный расчёт.