Странники войны

– Уже молчат. Отговорил наш народ, Коба, – побагровел Берия, тоже перейдя на грузинский. – Все, кто мог, отговорил. Потому что зауважали. Если и вспоминают, то лишь как о верном сталинце, ученике «любимого всеми отца народов». Будь я проклят, что начал с тобой этот разговор. Только потому начал, что подумал: вдруг кто-то сообщил тебе о жандарме Вагуле. За которым тянется старый, вологодский еще след охранки… Черт его знает, что такого он желает сообщить тебе. Да так рвется, что не побоялся раскрыться. Мы ведь почему арестовали его? Да потому, что, почуяв, что к нему один наш стукач подступается, письма тебе писать вздумал. Два отправил, идиот недострелянный, третье – не успел.

– Что же он писал в этих письмах?

– Просил о встрече с тобой. Только о встрече. Хотел сообщить что-то важное «лично товарищу Сталину». Если бы не эти письма, проходил бы, как обычный…

– Как обычный «враг народа», – перебил Сталин. – Но он решил, что есть возможность умереть знакомцем Иосифа Джугашвили. Он меня не интересует, Лаврентий. Куда больше могут заинтересовать все те, кто еще, кроме тебя, читал его письма.

– Никто, кроме следователя.

– Следователь, Лаврентий, меня тоже не… интересует. Понимаешь? А говорить мы с тобой будем о другом человеке, допросить которого ты пока не можешь, – о Бормане.

– О ком?! Бормане?! Этого рейхслейтера или кем он там при фюрере числится, я еще действительно не арестовал.

– Был бы он у тебя, мы бы с ним поговорили сейчас… о Берии. И вообще я еще подумаю, – угрюмо шутил вождь всех угнетенных пролетариев, – не разменяться ли нам с фюрером: Бормана на Берию?

38

Гость ждал Марию-Викторию на борту «крейсера», как ждут священника, перед которым неминуемо придется исповедоваться, хотя приступать к исповеди страшновато.

– Вы извините, синьора княгиня, что я столь нежданно, – все тот же серый костюм, стального цвета туфли и серая шляпа, которую пришелец с горной дороги мял в руках с непосредственностью батрака, случайно попавшегося на глаза своему хозяину. – У меня не было иного выхода, кроме как добираться сюда по морю…

– Вы забыли представиться, страдалец. – Разговор происходил на носу яхты, и Мария-Виктория имела все основания предположить, что гость забился туда, прекрасно зная, что теперь из здания его ни рассмотреть, ни тем более подстрелить невозможно. И уж совсем не верилось ей, что у виллы он появляется впервые.

– Сильвио.

– Вы ведь не папа римский, Сильвио, и не зять Муссолини, чтобы представляться, называя только свое имя. Тем более – вымышленное.

– Это мое настоящее, княгиня. – Он выглянул из-за угла надстройки и, убедившись, что Морской Пехотинец остался на корме, добавил: – Сильвио Пореччи.

– Вот видите, сразу же всплывают подробности. А то мой механик уже начал сомневаться: стоит ли нам и дальше проявлять знаки гостеприимства. Что вы могли бы сообщить такого, что удержит меня от требования немедленно покинуть «Мавританию»?

– Мне нужно встретиться со штурмбаннфюрером СС Отто Скорцени.

Мария-Виктория взглянула на него с искренним сочувствием и грустно улыбнулась. Многое она отдала бы, чтобы найти человека, которому можно было бы заявить: «Мне нужно встретиться со штурмбаннфюрером Скорцени», рассчитывая при этом если не на помощь, то хотя бы на сочувствие.

– Если я верно поняла, вы упомянули имя некоего штурмбаннфюрера.

– Скорцени, синьора Сардони.

– Не скрою, имя знакомое. Но почему вы решили, что своими планами вам следует поделиться именно со мной?

– Я – офицер итальянской контрразведки. Правда, у меня возникли кое-какие трения с руководством. И, если говорить откровенно, сейчас мне не очень-то доверяют. Но сути дела это не меняет.

– Сумели убедить себя в этом?

– Пусть моя профессия служит вам гарантией того, что я не ошибся.

– Вы покорили меня, – мягко съязвила Сардони. – Послушайте, как вас там…

– Капитан Сильвио Пореччи.

– Вы-то сами когда-нибудь встречались со Скорцени? Видели его, хотя бы издали?

– До сих пор считал, что этого мне не дано. Но с ним встречался мой друг флотский лейтенант Конченцо. Штурмбаннфюрер должен помнить этого парня, он завербовал его во время поиска места заключения Муссолини. – У Пореччи было крупное, мясистое, совершенно не итальянское лицо, с широким багровато-прыщавым носом и слегка раскосыми глазами. Беседуя с княгиней, он все время с силой ударял кулаком правой о раскрытую ладонь левой руки, словно боксер, которому не терпится выйти на ринг, чтобы сразиться с давним соперником.

– Допустим, он помнит его… – Мария-Виктория даже не заметила, что начала вести себя так, будто представляет здесь «первого диверсанта рейха». – Что дальше?

– Нет, я сомневаюсь в том, что помнит. Этот римлянин буквально помешан на истории Древнего Рима, легионерах и прочей антикваристике. И даже утверждает, что ведет свой род чуть ли не от диктатора Камилла[15]. Весь экипаж крейсера «Италия», на котором он служил, наслышан был о его «священном» медальоне, на одной стороне которого выгравирован профиль Македонского, на другой – Наполеона. Его кумиров.

– К чему все эти детали?