Она рассказала Бомпи все истории, что поведала нам, и мы все потихоньку заглядывали в комнату, пока она рассказывала, и прислушивались. Бомпи припомнил почти все, что она описывала, за исключением тех моментов, когда он боролся с водой.
Однажды, когда я был в комнате Бомпи вместе с Софи, она рассказала историю, которую я прежде не слышал. Вот о чем я узнал:
— Бомпи, помнишь, когда ты был очень маленький, совсем ребенок, ты с родителями поплыл на парусной яхте?
— Я поплыл? — переспросил он.
— Прямо в море, в широкий синий простор. И вы все плыли, плыли, как вдруг небо потемнело, завыл ветер — помнишь?
Бомпи посмотрел на нее, поморгал, но ничего не произнес.
— Помнишь, подул ветер? Он завывал, ревел, гремел, яхту бросало, стало очень холодно, мама закутала тебя в одеяло и посадила в надувную лодку, помнишь?
Бомпи по-прежнему молча смотрел на Софи. А она продолжала:
— Помнишь? Помнишь? И… и ветер, и холод, и вода, большая черная стена воды накрыла тебя. Потом тебя несло, несло, несло по волнам, а родители… родителей…
Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, и вдруг мне многое стало ясным. Я опустился на колени с другой стороны кровати и сказал ей:
— Родителей рядом не было.
Софи перевела дух и повторила:
— Родителей рядом не было.
И она снова заторопилась:
— И ты оказался один-одинешенек, Бомпи, тебя несло…
— Но я… — перебил Бомпи.
Я потянулся и накрыл ладонью ее руку.
— Софи, возможно, это не история Бомпи. Может быть, это твоя история, — проговорил я.
— Он прав, Софи. Это твоя история, детка, — прошептал Бомпи.
Софи посмотрела на меня, потом на Бомпи. Сидя у постели старика, она казалась такой испуганной и такой маленькой. Она уронила голову на грудь Бомпи и плакала, плакала, плакала…
Я оставил их вдвоем, вышел во дворик и растянулся на траве под яблоней.
Примерно через час пришла Софи, она протянула мне блокнот в переплете из синей ткани.
— Я хочу, чтобы ты прочел это. Ведь Бомпи и твой дедушка тоже, — прошептала она, повернулась и пошла по деревенской улице.
В блокноте оказались рукописные письма, примерно двенадцать, датированные разными днями за последние три года. Все они адресовались «Моей Софи», а подписаны были: «Твой Бомпи».
В первом письме он приветствовал ее появление в семье. Писал, что мог бы быть ее дедушкой, что хочет стать «ее Бомпи». В каждом из писем он рассказывал ей по истории из своей юности, для того, чтобы она лучше его узнала, как писал Бомпи.