Странное наследство

Оливия ворвалась в дом, отстранив совершенно ошарашенную миссис Лиззи Мартин в сторону, на ходу сбросила с себя опостылевшую мужскую рубашку. Движением ног скинула ботинки. Они пролетели по коридору и с грохотом упали на пол. Схватив нож, разрезала штанины и пояс. Брюки свалились с нее и остались валяться перед дверью в ее комнату неопрятной кучкой тряпья, Оливия оказалась только в тугой повязке, стягивающей грудь.

— Оливия, что с тобой? — Мэган замерла в дверном проеме, с изумлением глядя на девушку. — Надоело играть парня? Оказалось не по силам?.. Миссис Мартин, вот истинное лицо мальчика Оливера!.. Ты, Оливия, думала, что хлеб мустангера сладок, точно объятия любимого мужчины?

— Ничего я не думала! Ничего!.. И я не знаю, сладки ли объятия любимого мужчины! У меня нет любимого мужчины, и уже не будет никогда! Это ты все познала в жизни! Ты… — Олив замолчала, соображая, уязвить ли шлюху больнее или пожалеть. — Ты, миссис Мэган Матайес, много ли решала за себя в жизни?! Много?! Ну, что ты не соблазняешь меня, дорогая? Ведь Берни Дуглас, наш драгоценный босс, оплатил тебе мое совращение!.. Берни, на которого ты положила глаз. Да вот незадача, он опозорился в постели с Молли, твоей подружкой по публичному дому! — она сорвала тугую повязку, и ее маленькие упругие грудки с нежно-розовыми сосками высвободились из плена.

— Олли! Детка! Прекрати! — миссис Мартин, распахнув дверь своей комнаты, стоит в притворе и умоляюще смотрит на Оливию. Делает успокаивающие знаки Мэган: — Миссис Матайес, наша Олли слишком возбуждена. Не надо сейчас отвечать на ее колкости! Пусть девочка выговорится! Пусть!

— Хочешь укорить меня тем, что я работаю в публичном доме? — Мэган делает несколько шагов к Оливии. — А где окажешься ты, когда твоего отца-гангстера упрячут в тюрьму, полукровка? В нищей и грязной индейской деревне? Тебя выдадут замуж за индейца-пима или навахо в другую деревню! Ты будешь есть смердящую несвежую рыбу или дичь! И рожать детишек, которые станут умирать от холода, голода и грязи!.. Что тогда будет с твоими прелестными грудками, ножками, животиком? Твой муж будет спиваться, как спиваются многие индейцы, а потом продаст тебя первому встречному собутыльнику, оправдываясь неудачами в жизни, безработицей и детьми, которых надо кормить и содержать!.. Хочешь, расскажу, как тебя будут тискать все, кто способен заплатить и желает сорвать первый нежный цветок?!

— А ты… ты!.. — Оливия задыхается от ярости. — Посмотри на себя! Тебя имело бесчисленное количество мужчин! Они презирали тебя, платили за тебя и имели!.. — Оливия замолкает и неожиданно разражается рыданием от жалости и к себе, и к этой шлюхе Мэган, несчастной, растерянной, побледневшей от негодования. Девушка скрывается в своей комнате, запирает дверь на засов, и оттуда доносятся приглушенные, покаянные рыдания и извинения: — Мэган, Мэгги, прости меня, пожалуйста! Я знаю, что веду себя, точно идиотка! Бранюсь, будто уличная девка! Прости меня, миссис Мэган Матайес! Это я на себя бранюсь! На себя, Мэган! Не подумай, что я тебя презираю или ненавижу! Я не имею права осуждать тебя! И отлично понимаю это! Возможно, я даже твоего мизинца не стою, потому что глупая и наивная!.. На себя бранюсь, только на себя за то, что веду себя, как дура!.. Прости, милая Лиззи! Милая, мудрая миссис Лиззи Мартин, ты тоже прости меня!..

Оливия затихает. Она ложится на кровать ничком, закручивается с головой в лоскутное бабушкино одеяло и тихо плачет от безнадежности и безысходности. Жизнь в конце концов загнала ее в тупик, из которого нет выхода. Как не было сегодня выхода сильному красивому жеребцу!.. Так пусть Берни Дуглас тоже пристрелит ее или же это сделает Пабло Гомес по приказу патрона Дугласа! Она выйдет к ним на встречу, когда они вернутся, и сама попросит пристрелить ее!.. У нее больше нет сил так жить! Она больше не может дышать одним воздухом с опекуном Берни Дугласом! Не может существовать рядом с ним!.. Она задыхается возле него.

Олив слышит, как миссис Лиззи Мартин говорит Мэган что-то успокаивающее. Женщины удаляются на кухню, возятся там, приглушенно позвякивая кастрюлями и сковородками. По комнатам дома распространяется запах тушеного мяса, горячих кукурузных лепешек, уваренного кленового сиропа, кипяченого молока… Слезы утихли, и Оливия понимает, что хочет есть. Откинув одеяло, она долго сидит на кровати, рассматривая свои длинные ноги, тонкие щиколотки, изящные ступни, нежные запястья, шершавые от работы ладони. Морщась от боли, замазывает слюной багровую ссадину на бедре. Потом достает отцовские сумки, ставит их на кровать и поочередно раскрывает. Из сумок пахнет, как из открытых дверей галантерейной лавки.