Странность

Воздух наполнился хором звуков, странным аккомпанементом шуму двигателей: шепотом, рыданиями, треском камня, похожим на язык скал. Что-то пробудило сад аккуратно упакованных в ящики призраков – быть может, «Фонарщик», но скорее нарастающее присутствие темной сущности, той твари, что была Марсом, так явно ощущавшееся в воздухе, что я чувствовала его вкус у себя в горле. Это было похоже на явление бога.

Сайлас шагнул вперед, положил руку ей на плечо.

– Нет. Нет! Мы не можем их взять! У нас не хватит топлива! Не хватит воздуха!

Мама посмотрела на него. На эту помеху нашему воссоединению. На эту букашку, ползавшую по ее телу. На чужака.

– Дрянь, – сказала она. – Отойди от меня.

– Что? – Сайлас отчаянно вцепился в мамину руку, попытался развернуть ее к себе. – Нет. Ты обещал, что возьмешь меня. Это ведь даже не ты, это чертов цилиндр, который она вставила…

– Не смей меня трогать, – сказала она, повернувшись к нему. – Не смей на меня смотреть.

Она отвернулась от Сайласа и посмотрела на папу. Он шагнул в ее объятия.

Лицо Сайласа обессмыслилось. Его отверг бог. Его отторгла сама земля, на которой он стоял. Я видела, как что-то померкло в его зеленых глазах, какая-то жизненно важная энергия покинула его тело. Он отшатнулся от нас. Я видела в иллюминатор за его спиной, как мимо медленно – чуть быстрее идущего человека – проплывает марсианский пейзаж. Сайлас исполнил ее пожелание: он больше на нее не смотрел. Вместо этого он посмотрел на меня.

– Говорил же я тебе, – сказал он. – Мы – болезнь.

Он приставил револьвер к виску и выстрелил.

– …Я боюсь… – сказала она. – Я боюсь…

Я не знала, сколько в ней от моей мамы, а сколько – от Марса. Я подозревала, что в основном это был Марс. Смерть Сайласа вышибла меня из грез. Мы сидели на полу в объятиях друг друга. Папа был потерян для меня. Он с потрясенным обожанием смотрел на тварь, которая обнимала его, которая обнимала и меня тоже. Я знала, что на самом деле это не мама, но было приятно притвориться, что это она, хотя бы на несколько минут.

А еще я знала, что Сайлас не лгал. Воздуха в корабле хватило бы только на одного человека. И кто-то должен был полететь на Землю. Кто-то должен был нарушить Тишину.

Но я все еще могла притворяться. По крайней мере пока мы не подлетим к Дигтауну.

Вокруг нас растекалась кровь Сайласа. Я взяла папину руку, почувствовала, как он стиснул мою. В последний раз прижалась к маме. Заглянула ей в лицо: голый череп, мотыльки, влетающие и вылетающие через расколотый щиток, черный дрожащий нимб на фоне света. Я сказала им обоим, что люблю их и что мне жаль расставаться с ними.

Я спрыгнула с корабля в Дигтауне. «Фонарщик» летел достаточно низко и медленно, чтобы в этом не было никакого риска. Мамина личность – точнее, небольшой ее фрагмент – уже сменялась темной сущностью, которая ни о ком не заботилась. Папы – по крайней мере, того человека, которого я знала, – больше не было. То, что от него осталось, находилось в том единственном месте, где ему хотелось быть, – рядом с любимой женщиной, дарящей ему силу, которой у него самого никогда не было. Они даже не попытались меня остановить. Для меня там места не осталось.

Холод свирепствовал. Мне нужно было срочно отыскать укрытие, иначе он бы меня убил. Дом Шенков стоял неподалеку. Я не знала, что случилось с Салли, и подумала – без особой надежды, – что она могла туда вернуться.

Но сначала я хотела проследить за «Фонарщиком». Сперва я не понимала, почему он полетел к Дигтауну – я сомневалась, что цилиндр моей матери оказывал какое-то сильное влияние на управлявшее им сознание, – но когда мы прибыли туда, все встало на свои места. Он медленно направлялся к центру города. К Глотке.

Из этой глубочайшей бездны начал струиться звук. Он нарастал, сначала медленно, потом все быстрее. Крики, рыдания, долгие гулкие ноты, радостный рев пробужденного дьявола… Я не знаю, как его описать. Это был звук пустынного мира, тел, которые он захватил и сломил; голос, который он присвоил. Мелкие зеленые частички Странности гейзером вырывались из Глотки – маленькие льдинки, поднимавшиеся в ночное небо и падавшие с него мягким снегом.

Я позволила ему засыпать меня.

«Фонарщик» ненадолго завис над шахтой. Странность кружила над ним и вокруг него, соскальзывала с его бортов, оставляя за собой мерцающие дорожки. Отличалась ли сущность, обитавшая в Глотке, от той, что поселилась в корабле? Был ли это один и тот же разум, созерцающий сам себя? Или, как верил Сайлас, Марс разбился на осколки, сливавшиеся с первопроходцами, солдатами, военными Автоматами? И с утраченными матерями тоже?

Что за чудовище возвращалось на Землю, чтобы посеять своих призраков в чужую почву; у чьих ног сворачивался клубком мой отец?