Странные сближения. Книга первая (СИ)

Раевскому нравился Пушкин: в нём была заносчивость, но Француз её сдерживал. Признавал в Александре Николаевиче – официально своём помощнике – человека более опытного. Таких партнёров Раевский уважал.

Вышли к центру.

Здесь была почти Европа. Грязевые вулканы привлекали народ. Всюду слонялись казаки, молодые девушки и поправляющие здоровье раненные. Пушкин сунулся в толпу («на минуту, пока Дровосека нет»), и вернулся через десять минут в сопровождении капитана с огромными усами.

– Александр, я прошу вас быть моим секундантом.

– А можно моим? – хмуро спросил капитан.

Выяснилось:

Едва углубившись в толпу, Пушкин увлекся разговором об истории тмутараканского княжества, и, следуя за компанией говоривших, поравнялся с капитаном, как раз в это время рассказывавшем:

– И вот представьте, градина в три фунта весом пробивает солому. Я в это время…

– Позвольте с вами не согласиться, – вмешался Пушкин, компенсируя наглость улыбкой. – Не бывает града в три фунта весом.

На что капитан ответил:

– Бывает, сударь, я это ясно видел.

– Вы, верно, ошиблись, – сказал Пушкин, – Три фунта – это уже комета, а не градина. Peut-être, она и была крупной, и потому вам показалось, что в ней было три фунта, но, поверьте…

Тут капитан сгрёб Пушкина в кулак, куда тот, кажется, поместился весь, и сказал:

– Вы хотите сказать, что я спутал со страху?

Закончилось все уже известной нам сценой: явление Пушкина с капитаном Александру Раевскому.

– Каков пассаж, – выдавил ошеломлённый Раевский. – Познакомьтесь, господин Пушкин, это Максим Максимыч Енисеев, наш Дровосек.

Призрачный Каподистрия подкрутил в воздухе перед Пушкиным ус и отчетливо произнес: «Прелестно!» Француз помотал головой, прогоняя наваждение.

– А это наш лучший agent secret16, Француз, Александр Сергеевич Пушкин.

Капитан Енисеев обдумал, осознал и сообщил, что знакомству рад, но трёхфунтовый град все ж таки существует.

– Да как же он может существовать! – возмутился Пушкин. (Раевский отвернулся и стал тихонько насвистывать) – А впрочем, Бог с Вами. Пусть будет хоть три фунта, хоть пять. На Кавказе всё может быть.

Наблюдение за домом – взрыв и погоня – Максим Максимыч и бомба – о шишках – возвращение героев

Бурей гонимый наш челн по морю бедствий и слез;

Счастие наше в неведеньи жалком, в мечтах и безумстве:

‎Свечку хватает дитя, юноша ищет любви.

А.А.Дельвиг

Максим Максимыч, человек простой, служивый, побаивался умных людей, а поскольку страх для солдата недопустим, прятал смущение за краткостью фраз и непрошибаемой их очевидностью.

Будь наша история рассказана по его впечатлениям, выглядело бы это примерно так:

Пушкин. …Докладывайте, нет ли

Здесь иностранных всяческих шпионов?

Раевский. Да-да.

Пушкин. И постарайтесь вспомнить чётко.

Раевский. Ведь если ошибётесь, вас повесят.

М. М. Вчера вечером приехал какой-то Миров.

Пушкин. Как интересно!

Раевский. Очень интересно!

Пушкин. Он, вероятно, подданный турецкий

Раз вы о нем сейчас упомянули?

М. М. Он художник.

Раевский. Подумать только, человек искусства

Пожаловал в наш бедный край. Не странно ль

Все это?

Пушкин. Да.

Раевский. Я полон подозрений.

Поведайте же нам скорей, голубчик,

Что вы ещё разведали о нем?

М. М. Откуда взялся – не знаю, поселился в заезжем доме на окраине.

Раевский. Негусто, капитан, весьма негусто.

А может статься, он и впрямь художник,

И ничего опасного в нём нет?

Пушкин. Я сам не чужд искусству, между прочим.

Словесности всходящее светило,

Поэт, каких немного – перед вами.

Читали вы?

Раевский. Он важный человек.

И если не читали, вас ведь могут

Того… (достает кривой турецкий кинжал и проводит им у горла Максим Максимыча)

Пушкин. Мон шер, не будем отвлекаться.

Итак, при чём тут вообще художник?

М. М. Так он уже дважды встречался с турецким агентом из Феодосии.

Пушкин. И вы молчали!

Раевский. Что же этот турок?

М.М.Он у нас давно на примете.

Пушкин. И что же он?

Раевский. Прошу вас, не томите.

М. М. Он связной.

Пушкин. (Раевскому) Связной, а это, вероятно, значит,

Что он кого-то связывает с кем-то,

И, может быть, он нашего шпиона…

Раевский. Художника.

Пушкин. Его. Быть может, свяжет

С другими… Тут-то мы их и поймаем! (переходит на румынский)

– Господи, Раевский, его поэтому зовут Дровосек?

Раевский весело блеснул очками.

– Не знаю, но как по мне – не поленом же его звать? На то он и дровосек, чтобы рубить. Не обижайтесь на капитана, он трудяга, а что слова не вытянуть, так это сейчас и в свете модно.

Пушкин задумчиво покусывал перо, глядя в записанное на листе. Выстрогать из немногословного Енисеева удалось только то, что Миров, встречающийся со связным, небольшого росту, бородат и носит очки. Так что узнать его без бороды и очков едва ли возможно. Он мог оказаться Зюденом или, по крайней мере, Зюдена знать. Да и связной, нарочно оставленный на свободе, возможно, имел к Зюдену отношение.

Встречались они в доме, занимаемом Мировым.