Странные сближения. Книга вторая (СИ)

Сметя юношу с дороги, Пушкин, Охотников, Владимир Раевский и Орлов сбежали во двор. Под сухой яблоней стоял смуглый военный с выпяченной по-петушиному грудью и роскошными чёрными усами, нависающим над верхней губой и расходящимися остриями чуть ли не до середины щёк. Напротив него мутнел в воздухе, мелко вибрируя от ярости, краснолицый капитан.

— Кто-нибудь, — прорычал капитан, оглянувшись на подошедших, — объясните мне, что хочет этот безумец?

— Лиранди, — вкрадчиво позвал Орлов. — Иван Петрович… Ну, полно тебе…

Смуглый усач, слегка повернув голову, издал поразительный звук.

— Что-что? — сдвинул брови Орлов.

Усы при разговоре лезли Липранди в рот, и вместо раздельной речи из уст Ивана Петровича исторгались раскатистые плевки, магнетическим образом завораживающие собеседников.

— Пвврпфффпввфффф!!! — повторил Липранди, сверкая чёрными глазами.

— Он издевается надо мною! — капитан шагнул к Липранди и крепче сжал кулаки.

— Во-первых, я запрещаю драться в моём саду, — Орлов встал между ним и Липранди. — А во-вторых, Пушкин, что вас так насмешило?

Александр, скорчившись от смеха, бился головой о яблоневый ствол.

— Держит слово, — выдавил он, наконец. — Липранди! Клянусь, вы — благороднейший из должников!

— По-моему, самое время каждому объяснить, что здесь происходит, — негромко произнёс Владимир Феодосеевич.

— Пврпфф!!!

— В октябре, — смахнул слёзы Пушкин, — Иван Петрович проиграл мне в карты. Это было редкое счастье, поскольку обыкновенно проигрывал ему я.

— Причём тут это?

— Пфффврпфф!!!

— Помолчите, пожалуйста. При последнем проигрыше у меня уже не было денег, и я, в качестве уплаты долга, две недели изображал страстную любовь к на редкость непривлекательной гречанке…

— Калипсе? — удивился Орлов. — Вы, помнится, говорили, что она была любовницей Байрона.

— Выдумал, — отмахнулся Пушкин. — Не признаваться же, что Калипса моя, мало того, что пила без меры, так ещё и давала всем подряд, когда была помоложе. Короче говоря, долг мне был зачтён и снова мы играли на тех же условиях — исполнение желания. Я выиграл и, желая мести, потребовал, чтобы господин Липранди сбрил свои знаменитые усы. Но поскольку Иван Петрович сказал, что предпочтёт смерть, а мы все знаем, что он редко шутит, говоря подобные вещи, я изменил требования и велел Ивану Петровичу не стричь и не ровнять усы до лета. Результат моих условий и благородства господина Липранди, как видите, находится перед вами.

— Првпрпффф пфпф!! — сдержанно кивнул Липранди.

— Он подтверждает мои слова, — пояснил Пушкин.

— Пфффрп-п-пврпф! Прпф! Прп-п! — п! — фффпф!

— Просит засвидетельствовать его вызов, адресованный господину Соколову.

— Соловьёву, — поправил капитан и спохватился. — Откуда вы узнали? Вы понимаете, что он говорит?

— Понимаю. А вы разве нет?

Орлов, Охотников и Владимир Феодосеевич переглянулись и дружно покачали головами.

— Так передайте ему, что это я вызываю его, а не он меня, — попросил капитан Соловьёв.

— Прппвфффпвф!!!

— Он говорит, что вас-то он понимает прекрасно, и вы можете обращаться к нему. И настаивает на том, что это он вызвал вас.

— Так, — Орлов приобнял капитана за плечи. — Хватит. Вы из-за чего дерётесь?

— Он издевается.

— Как именно?

Капитан замялся.

— Невнятная речь? Ну так вы теперь видите, что Иван Петрович исполняет долг чести. А ты, — он отпустил капитана и похлопал по руке Липранди, — из-за чего собрался драться?

— Прпф!!

— Он говорит, что его оскорбило нежелание капитана понимать его слова.

— Так ведь твои слова, Иван Петрович, никто не понимает. Кроме Пушкина. Так что, господа, миритесь и забудем об этом.

— Ещё семьдесят четыре дня, — сказал Липранди, когда они с Пушкиным вышли от Орлова. То есть, конечно, слова Ивана Петровича звучали буквально «пррпвввпфпф!!!», но Пушкин, как оказалось, был наделён таинственным даром, позволяющим свободно понимать хрюканье и бухтение, доносящееся из-под монументальных усов Ивана Петровича.

— Вы ведёте счёт? — Александр тут же понял, что любой бы на месте Липранди вёл счёт до того дня, когда долг будет считаться выплаченным.

Усы Липранди поползли набок, так что кончик левого уса совсем немного не достал до уха: Иван Петрович усмехался. Его неправильное лицо делалось от этого ещё более необычным, но, несмотря на усы, будто бы немного красивым. Окажись Липранди в Петербурге, в нём без труда признали бы итальянца, но в Бессарабии никого нельзя было удивить южными чертами лица, чёрными глазами и смуглой кожей. Пушкин с Иваном Петровичем оба сходили за молдаван.

— Познакомились с Раевским?

Пушкин вздрогнул:

— А, с Владимиром. Да. Везёт мне в жизни на Раевских.

— Не только вам, Александр, но и всей Коллегии. Не самая, казалось бы, распространённая в империи фамилия, а вот поди-ка… — и, видя в глазах Пушкина изумление, Липранди выдернул из рукава свёрнутый в трубку лист. — Познакомимся и мы ещё раз?

Пушкин взял бумагу, помявшуюся от ношения в рукаве, развернул и вперил взгляд в буквы.