Странные сближения

Десятилетняя девочка, как и её мать, была маленького росточка, темноглазая и темноволосая, подвижная, но лишённая шарма Аглаи. Лицо Адели было правильным, округлым, носик в меру мал, глаза в меру велики, — такими были все девочки и становились все барышни. На юной Давыдовой не задерживался глаз; хотелось отвернуться и поболтать с Катериной Николаевной. Та горячо, по-мужски, спорила с Василием Львовичем о фольклоре, но отвлекаться на разговор было нельзя.

Адель всё чаще поднимала на Пушкина глаза, ловила его взгляд и опускала голову в смятении.

— Пушкин, что вы делаете? — толкнул в бок Якушкин. — Бедная девочка не может есть из-за вас.

Александр, не отрывая глаз от Адели, наклонился к Якушкину и прошептал довольно громко:

— Она знает, отчего я на неё смотрю.

Детский слух острее нашего, в особенности, когда подстёгнут страхом. Адель сжалась на стуле, не зная, куда скрыться.

— Что за комедию вы разыгрываете весь день?

— C'est une tragédie, — сказал Пушкин. — Помните, я говорил утром, имея в виду вашу вину, что всё грустно и гнусно? Так вот, всё ещё гнуснее.

К концу застолья Адель уже едва не плакала, а на Пушкина неодобрительно поглядывали со всех сторон.

— Александр Сергеич, ну, — Василий Львович поднялся из-за стола. — Обед окончен, перестаньте глазеть на мою племянницу.

— А? — удивился Александр Львович, ничего прежде не замечавший. — А вы на неё смотрели? Что в этом такого?

— Адель Александровна, — Пушкин шутливо поклонился. — Умоляю, не покидайте нас. Сыграйте нам что-нибудь.

Обитатели усадьбы расползались по комнатам.

— Я сейчас не могу, — выдавила Адель.

— Да что ты, — Александр Львович потрепал её по тёмной головке, — не стесняйся, порадуй Александра Сергеича. Он знаешь, кто? Он — поэт!

Пушкин подвёл дрожащую Адель к роялю и, помогая усесться, тихо произнёс:

— Мне известен ваш секрет, mademoiselle.

Адель затрепетала.

— Сыграй им, что умеешь, — Александр Львович зевнул. Его разморила трапеза. — Я вас, дорогие мои, пока что покину, сосну часок…

Остались Орлов, Охотников, Якушкин, Раевский, Пушкин и Адель.

— Сыграйте, — попросил Пушкин. — Не бойтесь нас. Играйте, будто вы одни.

Адель, сбиваясь, заиграла серенаду G-dur Моцарта.

— Детские пальцы слабы, — сказал Александр. В голосе его что-то натянулось, точно он готовился объявить новость первостепенной важности и откладывал главные слова для большего эффекта. — А пальцы девочки ещё и никогда не держали огнива. Неудивительно, что оно вылетело из рук.

— Вы определённо сошли с ума, — Якушкин приблизился к Адели и оперся на рояль. — Спасибо, милая. Можешь больше не играть, мы останемся тут одни.

— Почему же, — подскочил к ним взъерошенный и злой Пушкин. — Разве Адель Александровна не желает нам ничего рассказать? Как она пряталась под кроватью в комнате матери, как она вытащила часы из лежащего на полу жилета? Как она сняла с цепочки ключ, слыша над собою — что вы слышали, mademoiselle?

Адель заплакала, уткнувшись в ноты.

— Пушкин, это уже сверх всякого!.. — Орлов оттащил Александра в сторону.

— Стул! — Пушкин вывернулся и замахал руками, подпрыгивая. — Я думал, почему стул придвинут к бюро, ведь Якушкин не садится! Потом понял — на стул нужно было влезть, чтобы дотянуться до шкатулки на секретере! Первое! Адель поступила так, как поступил бы любой ребёнок — придвинула стул, забралась на него, чтобы выполнить все необходимые манипуляции. Второе! Открыла украденным ключом ларец, достала бумаги…

3) Неумело чиркаю кресалом, пытаясь зажечь свечу. В конце концов, фитиль загорается, но кресало выскальзывает из руки (потом его находит под порожком Катерина Раевская)

4) Выхожу из комнаты, спрятав письма под платьем

5) Ай умничка.

— Бред какой-то.

— А вы спросите у неё самой. Кстати, Якушкин, вам не стыдно общаться со свидетелем вашей с Аглаей… любви?

Адель что-то пискнула, заливая слезами серенаду G-dur.

— Что она говорит?

— Я… ничего не видела, — всхлипнула Адель. — Я не высовывалась…

— Вот и чудесно. Пропустила под кроватью самое интересное. Кровать у Аглаи широкая, высокая, Раевский может подтвердить.

Якушкин схватился за голову.

— Дошло, — констатировал Пушкин. — Поздравляю, Иван Дмитриевич. Вы предавались плотским утехам с Аглаей на глазах… точнее, на ушах её дочери. Она пробралась в комнату заранее и ждала в своей норке, а когда ваша одежда начала падать, дотянулась до жилета…

— Хватит! — Якушкин ударил по столу. — Довольно, Пушкин! Довольно!

— Позор, — сказал Охотников.

Раевский подошёл к Адели и на удивление бережно повернул её к себе лицом.

— Скажи, красавица, — непривычно ласковым голосом сказал он, — а кто надоумил тебя так поступить? И кто дал тебе ключ от комнаты?

Адель шмыгнула носом.

— Фройлен Венцке.

— Это её гувернантка, — вспомнил Раевский.

* * *