Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Дженкинса убедили превратить свою полку в ристалище для сражений, причем, пока он запихивал постель наверх, все места на его полке заняли другие. Пришлось Дженку расположиться на полке напротив, которую занимала весьма моложавая дамочка лет сорока пяти. Дама заметно обрадовалась такому соседу, и на вопрос старика о возможном беспокойстве заметила, что молодой человек на постели ей никак не помешает… Это заставило Дженка густо покраснеть и подвинуться до такой степени, что его N-ное место занимало с соседской полкой минимальный сектор соприкосновения. Это стало затруднять внутри вагонные передвижения, так как полки старин были как раз посредине вагона. Но Дженку уж было совсем наплевать на чужие проблемки.

Сама же игра в домино носила для Дженкинса характер мучительный и неприятный. Хотя он быстро уяснил ее нехитрую суть, одобрения других игроков никак служить не мог… Даже, когда ему удавалось закончить партию первым, старичок-игровичок презрительно хмыкал и замечал: «Вот ёшкин кот, и везет же дурдылам!». Дженкинс всякий раз норовил заткнуть старичку рот, но умные реплики на его замечания приходили как раз к следующей фразе старика, на которую также необходимо было подыскивать ответ. Хэнкинс, как всегда, сумел быстрее адаптироваться, к игре же он и вправду проявлял интерес неподдельный. Старики как-то сразу приняли его на «вы», в то время как Дженку все безбожно тыкали…

Первый старик, все это и затеявший, имел внешность спокойную и крепкую: седые волосы, осунувшийся, но четкий профиль, бойкие глазки. Ничто не выдало бы его преклонного возраста, кроме безнадежно трясущихся рук. Ходы старичок-игровичок делал с каким-то особым азартом и пристукиванием, хотя вагонная полка мало подходила под доминошный стол… Второму старику было едва за пятьдесят; его поредевшие, но еще темные волосы были тщательно уложены, одет он, в отличие от старин, был по-фирме: рубашка западного производства, выглаженные брючки, кроссовки «Адидас». Старины, по сравнению с ним, выглядели ужасно по-домашнему: мятые спортивные штаны, изрядно поношенные тапочки, отечественные майки, плохо державшие краску трафарета. И, хотя провожают по уму, но встречают-то – сам знаешь, читатель…

Быстро наскучив подобной игрой, Дженк все же нашел возможность улизнуть в туалет, предоставив свое место дамочке. Пробравшись в тамбур, старина Дженк сначала отследил однообразный пейзаж за окном, затем решил закурить. Вошли двое мужчин и, не прерывая разговора, закурили по папиросе. Дженк щелчком выбил штук пять сигарет «Вега» на грязный пол тамбура, успев, правда, зацепить шестую. Из соседнего вагона, как черт из табакерки, выскочила проводница. Заметив свинство, бабенка потребовала у Дженка объяснений. Дженк тут же соврал, что не знает, кто напакостил. Проводница пообещала «отследить свинью» и начистить ему рыло, после чего исчезла. «Дали бы по морде-то, гы-гы,» – благодушно заметил один из куривших. Дженкинс взвыл и пропал в недрах следующего (не своего) вагона.

Вагонная жизнь имеет к своим открытым недостаткам еще и некоторые таящиеся до поры достоинства. К ним, безусловно, относятся: беседы с попутчиками о бренности бытия и неустроенности России, возможность несколько дней законно ничего не делать, рассматривание пейзажа за окном, прогулки по несчитанным стоянкам Великой Империи. Недостаткам тоже перечня нет: ощущение как зримого, так и незримого присутствия подле минимум трех абсолютно незнакомых пассажиров, необходимость постоянно «держаться в рамках», лишение привычного комфорта, обще вагонный туалет, вероятная возможность где-нибудь отстать и пополнить, таким образом, число жителей одного из закоулков на достаточно неопределенное время. Наконец, возможность мелочной опеки со стороны умудренных жизнью пассажиров, «мысль имеющих поучать».

Все достоинства вагонного существования обрушились на благодушествующего старину Хэнка, все недостатки – на опешившего Дженка. К вечеру, когда все более-менее успокоилось, а перспектива улечься спать замерцала в сознании достаточного количества людей, Дженк разговорился в курилке с каким-то малым лет тридцати. Малый представился коренным одесситом и быстро тараторил что-то, не давая старине вставить слова. Жизнь пнула его далеко в сторону от родного града, но каждое лето он возвращался в «alma mater», чтоб погрустить и навестить друзей. Вскоре, изложив свою биографию, малый умолк и, поправив очки, воззрился на Дженка. Дженк молчал и обдумывал день предстоящий: сколько осталось продуктов, выйдет ли поганец дед на какой-нибудь станции, не забыл ли Хэнк адреса.

– Вы, товарищ, может, думаете, что я это так разболтался, скуки ради?

– Ничего я не думаю, – вяло ответил Дженк.

– Ну, вы, кажется, немного обиделись? – очкарик проявил участие.

– Да ну, нисколько, наоборот совсем…

– Я и говорю, в Одессосе отдых так отдых, это вам не Сочи какой-то и не Краснодар!

– «Где бы ни отдыхать, лишь бы не работать»! – изрек Дженк.

– А вы где работаете или учитесь, если не секрет, конечно?