Типы ждали здесь поезда «Билибинск – Одессос», который почему-то опаздывал. Они вспоминали отца Федора, предавшегося обычной вокзальной суете, и тонко шутили. А жизнь на провинциальной станции шла своим чередом… Тетушка с лукошком полчаса терлась о коврик перед входом в какую-то контору, грязный и заплеванный, но так и не решилась войти. Изрядно потасканный голубь вразвалку шатался по перрону, пока не вляпался в грязь. Местный старожил с опухшим от водки лицом приподнялся на скамейке, заменявшей ему ложе, осмотрел знакомую местность и зевнув, рухнул обратно. Три девицы, одетые по последней моде местного Горторга, прогуливались здесь же, обсуждая подробности чужой жизни.
«Девушки! Когда ближайший до Чикаго?» – прогремел в сонной одури провинциального Пигтауна остроумный вопрос старины Хэнка. Дамы ошеломленно промолчали, Хэнкинс подмигнул им… Но, подошедшая электричка до Билибинска унесла непонятливых девиц, и старины вновь остались одни… Прошло еще два часа. Уже начинало темнеть, и опоздание поезда становилось весьма опасным…
Из конторы, куда не вошла тетка, выпнулся человек в железнодорожной фуражке и поплелся в сторону магазинчика, едва успевая до закрытия. Хэнк сел на деревянные ступеньки конторы и стал проверять документы у входящих в нее. Впрочем, посетителей оказалось лишь двое. Первый мужик сунул под нос Хэнку какой-то сомнительный документ и прошел, второй товарищ, долговязый прыщ, так долго рылся в карманах своего пиджака, что даже вспотел. «Он вообще-то просто так тут расселся!» – пришел на выручку гражданину старина Дженк. Хэнкинс громко рассмеялся и повел могучими плечами. Сопровождаемый смехом и унизительными репликами, человек без паспорта скрылся в конторе.
Но все кончается в мире, как и жизнь человеческая. Через сорок минут старины уже загрузились в десятый вагон пассажирского поезда, следующего по маршруту: «Билибинск – Одессос».
Нахамизм 2. В вагоне поезда
Вткавшись в крутой поворот, поезд стукнул своим железным нутром и снова набрал нужную скорость… Щемящая летняя ночь со своими удивительными запахами на секунду расступилась перед ним и поглотила его. Хотелось мчаться, смотреть в окно и наслаждаться жизнью! Но двум старинам было не до этого: их вагона номер 12 в поезде не оказалось! Еще раз проверив билеты, по которым им отводилось по нижнему месту в третьем купе двенадцатого вагона, старины, осмотрев плацкартную населенность десятого и последнего вагона поезда, кинулись на поиски справедливости, которую ищут все, но находят немногие…
Проводник вагона, пожилой одесский житель с золотой фиксой, повертел в руках их билеты, спросил, любят ли они купаться, и философски изрек: «Море любит смелых! Доедете стоя…» Хэнк обругал проводника и отправился на поиски начальника поезда. Дженк повторно обратился к за разъяснениями, но проводник посоветовал ему не поднимать кипиж в два часа ночи, пообещал утром все обустроить и, зевнув, отправился спать… Начальник поезда долго не хотел отпирать дверь своего купе, где он проводил разъяснительную работу с молодой проводницей, но, прищученный озлобленным Хэнком, пообещавшим взломать дверь, вышел и даже признал, что следить за порядком в поезде все же входит в его обязанности. Вместе с Хэнкинсом они вернулись в десятый вагон, где Дженк уже уютно расположился на трех больших сумках в проходе… Наорав на пожилого проводника, начальник все же пристроил старинушек на боковых полках девятого выгона, заметив, что свои претензии они могут предъявлять только Железной Дороге в целом.
Ругаясь и будучи взаимно невежливы, Дженк и Хэнк стали готовиться ко сну, ибо было поздненько. Молоденькая проводница откровенно хохляцкой наружности, вращавшаяся неподалеку, попала под горячую руку и была отослана за пределы не только вверенного ей вагона, но и, пожалуй, всего поезда. Проводница немедленно показала зубки и навязала старинам, как Лева Троцкий, совершенно неуместную тут дискуссию о правилах поведения на дороге. На предложение Хэнка покончить все миром и выдать белье, она оскалилась и заявила: «Шо, умные шо ли?». На что Хэнкинс развел руками и грустно ответил: «Да нет! как вы могли подумать!». В конце концов, белье было выдано, проводница удалена, а старины залегли на поделенные меж собою полки: Дженк – на нижнюю, Хэнк – на верхнюю. Летняя ночь уже подходила к своему завершению, поезд давно спал…
Когда последний луч утреннего солнца коснулся лица проснувшегося старины Дженкинса, тот позволил себе перевернуться на своей полке и громко потребовал квасу. На это сверху послышался нелицеприятный смех Хэнка, а чуть погодя – предложение убираться к чертям! Дженкинс окончательно проснулся и, глядя на шныряющих по вагону лиц противоположного пола, загрустил: нужно ведь брюки одевать, неудобно… Откуда-то пред грустным Дженкинсом возник старина Хэнк и призвал его к подъему. «Я, пожалуй, посплю еще!» – сказал Дженк и отвернулся.