Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

В романе заметна существенная разница между героиней романа Лолитой и реально возможной тринадцатилетней американочкой, вскружившей голову поэтически настроенному греховоднику. В систему героини любой писатель волен вкладывать все, что ему заблагорассудится, – и Лолита порой напоминает студентку филологического факультета, цитируя авторов, которых она, если и услышала бы от Гумберта, то тотчас же и забыла. Взросление Лолиты во II части книги происходит чересчур быстро, и Набоков «забывает» показать читателю его вехи. Конечно, обстановка Рамздэльской гимназии, многоопытная Мона Даль, постоянные «беседы» с «папашей» до и после совокупления могли сформировать новую Лолиту, но ее побег и сожительство с Куилти, последующее замужество все же лишают возможности читателя поверить в это преображение. Думается, что образ Лолиты в мировой литературе – это пример двойного образа, слабое соединение приданной образу психики «обычной» американской девочки и некоторые монологи и диалоги с участием Лолиты, где она обнаруживает поистине «трагическое» понимание мира! Точно такими «двойными» образами переполнены романы другого русского писателя Федора Достоевского.

Лолита в романе Набокова периодически демонстрирует такое смещение: то цитируя Р. Бернса (глава 32 первой части), то бесконечно болтая на сленге американских подростков. Не случайно героиня – постоянный носитель 2-х имен в тексте романа – поэтического и завораживающего (Лолита) и реального, приземленного (Долорес, Долли). Поэтому рассматривать героиню как образ типичной юной американки, как делают это некоторые бездарные толкователи Набокова, совсем не стоит. Долорес/Лолита – достаточно сложный образ мировой литературы, именно поэтому роман Набокова по-своему бессмертен. И Гумберт, и Лолита – блестящие образы, сделанные рукой опытного мастера, и можно долго восторгаться мастерством Набокова, шедшего к их воплощению многие годы. Можно вспомнить истоки: Лолита – завершение таких образов, как Лилит, Машенька, Магда; Гумберт – соединение таких образов, как Ганин, Роберт Горн, отчасти Цинциннат Ц., Годунов-Чердынцев…

Но остановимся на подтексте романа «Лолита»: по нашему мнению, он имеет достаточно универсальный характер. Традиция модернистского искусства здесь предельно обнажена: автор постоянно комментирует свой собственный текст – как через манеру письма главного героя, так и через ряд опосредованных намеков. «Лолита» нагружена реминисценциями из произведений близких Набокову писателей и каламбурным обыгрыванием названий и ситуаций других произведений. Например, «Мистер Пим (проходящий мимо в известной трагикомедии) смотрел, как Пиппа (проходящая мимо у Браунинга) всасывает свою нестерпимую смесь» – аллюзия на повесть Э. Поэ и пьесу Браунинга более чем очевидна. Эротизм романа возвращает нас, скорее, к античной откровенности, нежели к скабрезным описаниям де Сада или физиологической обнаженности последнего эпизода романа «Улисс» Джойса. Пожалуй, «Лолиту» можно было бы считать неким образцом модернистского романа, если бы великое произведение вообще стоило бы назначать чем-либо. Думается, что читатели романа в 21 столетии едва ли обратят внимание на те «непристойности», которые обнаружили в нем критики и поборники нравственности в середине или конце века 20-го. Но своеобразная эстетика романа, но мощнейший эмоциональный заряд, но незабываемые набоковские образы, но блестящий постскриптум ко всей «до набоковской» литературе – будут воздействовать в с е г д а.

Успех «Лолиты» в конце 1950-х гг. принес Набокову и вожделенный достаток: «никогда не думал, что смогу прожить на литературу, но теперь меня хранит маленькая девочка по имени Лолита». В «Постскриптуме к русскому изданию» романа Наб проследил все перипетии с путешествием «Лолиты» по мировым издательствам: 1958 г. – престижное издательство «Putnam»; 1959 г. – издательство Вайденфельда-Никольсона, Лондон; затем переводы на французский, немецкий, голландский, датский, греческий, итальянский, хинди, китайский, норвежский, турецкий, шведский и японский языки. К I966 году Набоков сам перевел свой лучший роман на русский язык, опасаясь возможных издержек, если за роман возьмутся «советские» специалисты.

«Швейцарский» период. Признание