Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Я тенью птицы был, нашедшей смерть
В лазури лживой, грянувшись о твердь
Стекла…

Многозначное начало поэмы, постоянные переклички с «птичьей» темой в литературе («Альбатрос» Ш. Бодлера, «Пьяный корабль» А. Рембо, «Сказание о старом мореходе» С.Т. Кольриджа и др.), ее духовная насыщенность делают эту часть романа главной. Жизнь профессора Шейда в поэме и его жизнь за рамками поэмы существенно разнятся: там, вне текста, он всего лишь старый скучный профессор, жизнь которого комментируется другим персонажем – беглым королем Чарли Кинботом. По словам Веры Набоковой, переведшей поэму на русский язык, ее главная тема – тема смерти.

Если судить по центральному персонажу романа, доктору Д. Шейду, то это, возможно, и так: «Стикс, грань потерь, за коей негде плыть! Твое, Рабле, большое „Может Быть“…». Шейд, попав в транс, видит на том свете «белеющий родник», он много размышляет по этому поводу, пытается установить соответствие своего видения другим, подобным, но… Не дописав поэмы, профессор гибнет от пули террориста, которая была предназначена совсем не ем у. Если же судить по «комментатору» поэмы Кинботу, то это роман о Зембле – несуществующей стране, где Чарли был королем Карлом. В целом «Бледный огонь» можно считать и тем, чем он действительно является – вторым, после «Лолиты», постскриптумом Набокова к мировой литературе. Хорхе Борхес вообще сделал этот прием культурного постскриптума основным своем творчестве, Наб лишь иногда пользовался им – но на уровне достаточно глобальном.

Лучшее в романе «Бледный огонь» – поэма «Pal fair», лучшее в поэме – ее поэзия! Умение Набокова из обыденного пейзажа сотворить «цвета причудливой загадки» (Рембо) видится здесь особенно отчетливо:

И я отвергну вечность, если вдруг
Исчезнут в ней привычные давно
И боль, и страсть, и красное вино
Вечерних звезд, от нас бегущих… След
Улитки на камнях; твой страх, что нет
Ни сигаретки, смех при виде пса,
И пурпурная эта полоса…

Все остальное в этой поэме – темы, образы, Институт Мак Абера, переживания героя о неизбежном – это только декорации, обставляющие чарующие созвучия «Pal fair».

Несколько слов о 2-й части романа – комментарий поэмы Шейда Кинботом. Эта часть, с одной стороны, комментируя поэму, с другой – реконструирует облик том невозвратимой Земблы, где так «падки на цареубийство». Джейкоб Градус, никчемный юноша и неудачливый убийца, уверенно движется по ходу комментария к месту своего злодеяния. В этом месте, в финале «Бледного огня», и сходятся наконец пути трех героев – Шейда, Чарли Кинбота и Градуса. Вот кратко сюжет этой части романа, чересчур занимательным его называть трудно. Однако значительным его делает замечательный набоковский пастиш, с его иронией: «…где-то между „Абортом“ и „Ясперсом“» (поиск нужного слова в словаре), привычным эротизмом: «…в безмятежной безопасности ласкает какое-нибудь юное и прелестное существо» и цитатностью. Роман «Бледный огонь» интересен именно своей двойственностью: прозаическим, скучноватым обрамлением и блестящей поэзией самой поэмы. Сам Набоков замечал по этому поводу: «Там и сям находил я в поэме и особенно… блестки и отголоски моего духа, длинную струйную зыбь, – след моей славы».

В 1964 году в Нью-Йорке выходит прозаический перевод «Евгения Онегина» А.С. Пушкина, выполненный Набоковым. Перевод сопровождался двумя томами комментария к великому роману. Между Набом и Э. Уилсоном, который не согласился с самой идеей переводить стихотворный текст как прозаический, немедленно развернулась шумная полемика в печати, закончившаяся разрывом отношений. В этом же году французский журнал «L’ Arc» посвящает целый номер писателю В. Набокову. В 1966 г. выходит первая объемная монография о творчестве Набокова – С.П. Стегнер «Бегство в эстетику: Искусство Владимира Набокова», о которой за неимением лишнего места мы говорить не будем. Гений, уже признанный и обласканный публикой, всегда вызывает к жизни сотни пустых и бесполезных статеек и десятки монографий, где кто-нибудь, ужасно начитанный, спешит заверить весь мир и самое себя, что он-то уж точно разобрался в искусстве и приемах Мастера и не понимает, как это можно был не ценить его ранее. Тема, заявленная в начале нашего эссе, скромно и почти незаметно для читателя продолжена здесь.