Странный генерал

Это было уже не впервые — такой сон. И каждый раз какой-то чудной, путаный. В нем смешивались две Петровы жизни — российская и африканская. Начало сна терялось в несуразной мешанине, потом отчетливо, со знакомыми, навсегда впаявшимися в память заводскими домишками возникала прямая и широкая улица Березовского завода, а вдали — темные, закоптелые от времени корпуса золотопромывальной фабрики. Улица вся ярко белела снегом, но почему-то было по-летнему, до потности жарко. От фабрики, во всю грудь распахнув ворот рубахи, шагал какой-то очень уж веселый, хмельной, что ли, Дмитрий. Рядом с ним, взмахивая цветастым платком, вприпляс шла Марта. Бесшумно и внезапно вылетели из проулка уланы, пики наперевес, и помчались на Марту и Дмитрия, а те, как будто и не видели этого, продолжали идти, беспричинно праздничные, словно тронутые. А уланы вихрем приближались к ним, только это были вовсе не уланы, а казаки, чубатые да усатые, в лихо заломленных фуражках с красными околышами. Все это мчалось — не уследить — и в то же время виделось яснее ясного. Потом Петр ощутил и себя: он вглядывался в прорезь прицела и ловил на мушку летевших всадников и не мог поймать. А те уже обрушивались на него самого, и дико скалилась и брызгала теплой пеной ему в лицо свирепая казачья лошадь, где-то над головой посверкивала сабля, и что-то острое и тяжелое, должно быть копыто, ударяло Петра в грудь… Но вдруг кто-то закричал, и Петр проснулся, так и на этот раз не узнав, сумеет ли хоть во сне зарубить его когда-нибудь казак.

Он проснулся и продолжал лежать, размышляя о сонном наваждении. Родной завод, уральские лесистые угоры, какие-то смутно знакомые русские лица — все это, особенно в последнее тоскливое время, снилось ему часто, и отчего — было понятно. А вот зачем привязался именно этот сон и какой был в нем смысл? Впрочем, в сны Петр не верил и особого смысла в них не искал. Просто, вспоминая видение, со сладостной горечью ощущал он, как волнующе мил даже этот зыбкий вид родительского поселения, а оттого, что приснились дорогие сердцу люди, накатывалось что-то тревожно-печальное.

Вдруг ухо его уловило дальний топот торопливых копыт, раздался пересвист дозорных, и Петр, решительно отбросив карос, вскочил. Ясное и теплое утро хозяйничало на земле. Петр проспал, почитай, часов двенадцать, если не четырнадцать, — отсыпался за многие ночи. Его штаб, как называл он подвижной отряд своих помощников и вестовых, давно уже бодрствовал.

Посвист дозорных означал, что приближается свой — то был Франс Брюгель, и его ожидали спокойно, однако весть, привезенная им, была недоброй.

На рассвете на Линксдорп налетели каратели. Похоже, они надеялись схватить самого генерала Ковалева: все выспрашивали у буров, где их предводитель. А может, просто решили наказать жителей деревушки за потворство партизанам — так называли они бурских воинов. Каратели сожгли несколько домов, расстреляли лавочника — он было взялся за ружье, — повесили двух негров.

— А Велинги? — спросил Ян. — Ферма Велингов цела?

— Цела. Она ведь в стороне, мили четыре от Линксдорпа.

— Командовал Марстон?

— Он, собака. Смелый, дьявол! Считайте, уже третий налет.

Каамо бросился к коню.

— Куда, Каамо?

— Я догоню его. Я его убью!

— Не сметь! Не пори горячку! — Петр нервно поправил браслет на руке. — Сколько их было?

— Человек пятьдесят.

Буры столпились вокруг Ковалева. Их было примерно столько же: тут задержалась группа из коммандо Вернера. По лицам бойцов Петр видел, чего они хотят. Он повернулся к Коуперсу:

— Что ж, Ян, надо попробовать. Отсюда прямиком — на Черное ущелье. Срежете изрядный угол. Может, еще настигнете. Вестовые остаются при мне, а ты, Каамо, с Яном… По коням!..

Ушла погоня за Марстоном, Петр наскоро поел и принялся за дела. Он послал одного из связных в Энкельдоринг, другого — к Антонису Мемлингу, чтобы тот выдал сотню фунтов динамита для коммандо Диппенбека, ему предстоял рейд на железную дорогу… Петр делал свои дела, а сам все прислушивался и соображал, успеет ли Коуперс перерезать путь карателям и что у него получится.

Прошло около часа. Тревожный свист дозорных поднял всех на ноги. Через несколько минут появился гонец от Яна. Коуперс просил подбросить помощь к Черному ущелью.

— Что там, объясни хоть! — нетерпеливо потребовал Петр.

— Какая-то неразбериха, генерал. Там, видать, буры, непонятно какие, на них насели англичане, на англичан — мы. В общем, слоеный пирог.

«В голове у тебя слоеный пирог», — хотел обругать его Петр, но не обругал, и правильно сделал.

Когда он, прихватив всех своих удальцов, подскакал к Черному ущелью, там шла бешеная перестрелка. Частили сухие, звонкие выстрелы английских винтовок, и тяжело, раскатисто гремели бурские стволы. Англичане засели у восточного края теснины. У них была превосходная позиция, и Яну, который со своими бойцами расположился еще восточнее, у дороги, приходилось туго. Но еще хуже было кучке неизвестных, которые очутились тут непонятно как. Засев в камнях по берегам ручья, вытекавшего из ущелья, они отстреливались от англичан. Действительно, слоеный пирог!