Странный гость

Плохо, конечно. Но, понимаешь, если бы все люди поступали только в соответствии с лучшими образцами, на земле давно бы уже воцарился рай.

— Значит, учит хорошему, а сама поступает плохо?

— К сожалению, бывает и так.

— А я думаю, если уж не можешь поступать по-хорошему, не учи других.

Он задумался.

— Тут, может быть, ты и прав.

И тогда я спросил его. Понимал, что не должен, но какой-то бес в меня забрался, слова как-то сами вылетали, и я сказал:

— А вы всегда поступаете только по-хорошему?

Я видел, как он побледнел. Сидит, смотрит на меня, хочет что-то сказать и не может. А Тамара взяла его за руку. Под столом взяла, но я заметил.

Я стараюсь… — сказал он. — Но, может быть, не всегда получается, как хотелось бы…

В коридоре зазвонил телефон. Он встал из-за стола и вышел из комнаты.

— Я хочу, чтоб ты знал, Валерий, — лицо у Тамары сделалось строгое, и глаза вдруг стали холодными, — Николай Петрович никогда ничего дурного в своей жизни не сделал. В этом ты можешь быть уверен.

Я хотел спросить ее, почему же тогда он оставил нас с матерью и уехал сюда, но Таня опередила меня:

— Папу все любят… — голос ее задрожал, — он справедливый и добрый.

«Ну ее, — подумал я, — еще разревется»!

Николай Петрович пришел, говорит Тамаре, что там какой-то Храмов звонит, с Аленушкой опять плохо, от еды отказывается, ничего не ест, говорит: умереть хочет.

Ой, папа! — вскочила Таня. — Это все из-за Беловой!

— Да, — сказал он, — Белову вчера выписали.

Бедная девочка, — вздохнула Тамара, — я знала, что так будет.

Она встала из-за стола.

— Я пойду к ней…

— Надень плащ, прохладно, — сказал Николай Петрович. Он пошел в прихожую и принес коричневый плащ. Она стала одеваться.

Мама, я с тобой пойду! — кинулась Таня. — Она меня послушает!

Погоди, Танечка, надеюсь, что я сама управлюсь… — Тамара Михаиловна засунула руку в карманы и остановилась так посреди комнаты, нахмурившись, чуть кивая головой каким-то своим мыслям.

Да, — сказала она сама себе, — надо было переводить Белову в другой корпус еще месяца два назад.

Но ведь они так дружили, как же можно было, мама!

Именно поэтому и надо было, я говорила. А сейчас лучше? Опять девочка доведет себя…

Я ничего не понимал. Потом уж они мне объяснили. Оказывается, эта Аленушка лежит уже третий год. Все девочки из ее палаты, которые с ней в одно время поступили, давно уже встали, одна за другой выписались, а вчера ушла последняя ее подружка Римма Белова. Врачи обещали Алене, что она скоро встанет, обещали год назад, обещали полгода, обещали, что уйдет вместе с Риммой, а вот теперь говорят: нельзя, надо еще лежать.

Я представил себе, как это лежать три года на спине, ни разу не вставая, и мне страшно стало. Уж лучше вправду умереть, я эту Алену хорошо понимаю.

Тамара ушла, Николай Петрович вернулся в комнату, стал шарить по всем ящикам, потом попросил жалостно:

— Тань, сигарету найди, хоть одну.

— Ты же слово дал! — возмущенно заявила она.

Все правильно, дал. Но ведь уговор был — в крайних случаях…

А что, сейчас крайний случай? — спросила она.

— Как видно, — он нервно похлопал себя но карманам.

— Ладно, уйди в коридор.

Он вышел. Таня поглядела на меня, приложила палец к губам, потом вытащила из стеллажа какую-то книгу, запустила руку, достала откуда то сбоку пачку, вынула одну сигарету, спрятала пачку обратно.

— Ну, все, иди, последнюю нашла.

Он вошел, взял сигарету, зажег ее, жадно затянулся и стал курить у приоткрытого окна.

— Пап, а что врачи говорят?

— К сожалению… — он вздохнул. — Ничего не говорят.

— Ну как это?. — она не сводила с него настороженных глаз. — Что-то же говорят?

Он стоял лицом к окну, не оборачивался. Таня подошла сзади, прижалась к нему.

— Ты не бойся, я ничего ей не скажу. Долго ей лежать?

Процесс утихает плохо, слишком медленно. Что-то мешает.

— А может быть, все из-за того, что она нервничает?

— Кто знает, может и это…

Они стояли оба у окна, она обняла его за плечи, прижалась щекой, а мне вдруг до того тоскливо стало, сил нет… Алену эту жаль, что ли. И домой вдруг страшно захотелось.

8 Таня

Мамы долго не было, и отец решил пойти ей навстречу, узнать в чем дело.

— Можно, я с тобой пойду, — попросила я.

Нет, Танечка, ты с Валерием побудь, нехорошо оставлять его одного.

Я и сама понимала, что нехорошо, но мне почему-то не захотелось оставаться с ним, сама не знаю, что со мной случилось.

Когда в прошлом году они мне сказали, что у меня есть брат, что он живет в другом городе, я так мечтала увидеться с ним! Я все время думала о нем, представляла, какой он, мечтала, что мы когда-нибудь встретимся и как это будет хорошо! Я даже письма ему писала, рассказывала ему о себе, о своей жизни, только не посылала, а прятала, думала, когда увидимся, я ему покажу их. И стихи сочиняла. И когда он приехал, я так радовалась! А он оказался какой-то странный, чуть что — включает свой магнитофон, смотрит на всех нас, будто посмеивается…

Отец ушел, мы остались вдвоем. Я сначала не знала, чем его занять, стала расспрашивать про их школу, про ребят и учителей, а он махнул рукой и сказал:

— Да ну их, ты лучше про себя расскажи — дружок у тебя есть?