Балва с трудом оторвал руки от своей ветви, крепко ухватился за другую, и сразу полетел вниз. Ветка выдержала. Балва сильно ударился, но рук не разжал. Он полз вверх, скользя коленками по траве и перебирая по ветке руками. Слезы лились неудержимо, но Балва не замечал этого. Он был на другом берегу, а остальное не имело значения.
Он дополз до безопасного, пологого места и перевернулся на спину. По небу плыли равнодушные к нему облака, но они были так изощренно подвижны, что Балва готов был все им простить.
Он лежал долго, очень долго, прислушиваясь к шуму реки и шуму листьев. Он не знал, что будет делать дальше, зато впервые был вполне доволен собой.
День склонился к вечеру. Стало прохладнее. Балва поднялся и пошел по тропинке. Вскоре он вышел к дороге, встал на ней и не знал в какую сторону направиться.
Так он стоял, пока не увидел идущую по дороге женщину. Она тоже его увидела.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она. — И чего это ты такой грязный? Ну и ну… — Она покачала головой. — Вот ведь неряха! А ну пойдем домой, я тебя отведу.
Женщина крепко взяла Балву за руку и повела за собой. По узкой дороге, сквозь лиственный лес, через желтоцветную поляну — и в деревню.
На крыльце дома Балвы сидел незнакомец с наполовину опорожненной бутылью.
— Передаю его тебе, Лексик, гуляку этакого, — сказала женщина. — И смотрите чтоб у меня! Не особенно!
— Всё путем, Клава, — отозвался мужчина, вовсе не Лексик, на сомневающийся взгляд Балвы.
— А я тебя давно жду, Спиридон.
Балва оглянулся: никого.
— Ты чего это, не рад друзьям, что ли? — удивился самозванец.
Из-за угла Балвиного дома вышел петух, из открытой форточки донесся тихий перезвон часов.
Балва покачал головой, молча взял бутыль и сделал глоток.
— А все-таки я на том берегу был, — сказал Балва и быстро допил остаток.
1996