Странствие бездомных

Пришла я в редакцию через день после приезда договориться окончательно. Редакция помещалась в доме красного кирпича, одном из двух больших на главной улице (не помню ее названия, вероятно Ленинская). Фасад, украшенный арочками, пилястрами и профильными карнизами, выложенными из кирпича, свидетельствовал, что раньше здесь было важное учреждение, вернее всего торговый дом или банк. Теперь в этом здании расположились главные учреждения новой области, и редакция теснилась в нескольких комнатах. Меня встретил ответственный секретарь, нелюбезный и небритый, сидящий за столом, заваленным бумагами. Даже не встал, здороваясь. Сказал, что моей обязанностью будет литературная вычитка материала для ежедневного номера. На мой вопрос о часах работы ответил сердито, что рабочий день не нормирован, начинается в одиннадцать, а заканчивается, когда номер подписан к печати, — «хотя бы и ночью».

Мне не понравилось все: и часы работы, и сам секретарь, и даже его фамилия — Возняк.

У меня совсем не будет времени, говорила я Федору, ни утра, ни вечера. И мы решили, что можно поискать что-нибудь другое. Объявления висели на всех дверях и углах. Так я оказалась в какой-то конторе, кажется в Облторге, где пока было всего два сотрудника — начальник и уборщица. Начальник очень мне обрадовался и сразу зачислил то ли инспектором, то ли инструктором, успокоив тем, что всему научит и что человек с высшим образованием «может всё». Зачислилась я в эту контору, честно говоря, сдуру, закапризничав после разговора с Возняком. На третий день моего знакомства с новой должностью — а мне дали читать кучу инструкций и распоряжений — за моей спиной вдруг возник милиционер в форме и при кобуре. Вежливо и тихо он пригласил меня следовать за ним… в редакцию. «Там вас ждут», — добавил он, смущенный, как видно, таким поручением.

«Привод» обозлил меня, но сопротивляться я не стала, понимая, конечно, что другой подходящей работы у меня тут не будет. К тому же всё это было анекдотом, и я анекдот оценила.

Ясно, что редакция могла дорожить работником с дипломом и некоторым опытом: год с лишним работы в книжном издательстве в Воронеже и несколько месяцев — в издательстве Текстильного института в Москве. Редактирование, корректура, отчасти и типографские работы были мне знакомы.

«Какая у меня будет зарплата?» — поинтересовалась я. «Посмотрим сначала, как вы будете работать», — отвечал Возняк. Я ничего не сказала, но, вероятно, весь мой вид говорил: уж наверно, буду работать получше, чем все вы тут! Но моя гордая поза была необоснованна: в редакции было достаточно квалифицированного народа, о чем я узнала не сразу.

На мой стол Возняк сваливал кучу заметок и писем рабкоров и селькоров. Он уже просмотрел их, отобрал подходящее, и я должна была всё это обработать, перевести с корявого языка на нормальный, грамотный. Всё это был живой материал, в нем звучал человеческий голос. Кроме почты, ко мне попадало много всякой официальщины: постановлений, распоряжений, отчетов областных властей и учреждений. Газета была скучной, но в ней еще не было той лакировки и бесстыдной хвастливости, которая становилась в советской печати тем сильнее, чем страшнее делалась жизнь.

Работала я быстро и хорошо, потому что работать любила, а тут еще хотела доказать свою «ценность». Мне даже нравилась эта работа после того, чем я занималась несколько месяцев в текстильном издательстве в промежутке между двумя ссылками. Там печатались только лекции профессоров, снабженные чертежами оборудования для текстильного производства, из чего мне навсегда запомнились «банкоброши веретён» как символ того, что я все равно понять не способна. Однако там, в текстильном издательстве, мною были довольны.

Возняк, как видно, оценил мой труд и мои способности. Мне установили зарплату 125 рублей, что было на пятьдесят больше, чем получал Федор. Думаю, что Возняк вообще начал ценить меня, — изменилось его обращение, изменился и облик. В один прекрасный день он явился на работу подстриженный, гладко выбритый, крепко надушенный пронзительным одеколоном, а пудра с его лица осыпалась на ярко-красный галстук. Но я не оценила этой внезапной перемены, не простила ему прежней грубости, держалась с ним подчеркнуто-официально, и он скоро вернулся в свое прежнее состояние небритой хамоватости.