Странствие идей

Широкий круг преступных деяний мы сужаем до одного – убийства; тем более что именно оно занимает важнейшее место среди событий и поступков героев в четырех романах Достоевского. Кроме того, предмет рассмотрения сводится к умышленному убийству, уголовному преступлению, которое квалифицируется как наиболее тяжкое в юридическом и моральном отношении. Подразумевается исключительно личное действие, совершаемое в отношении другой личности не в целях самозащиты. Под эту квалификацию не подпадает убийство людей во время войн, восстаний, массовых столкновений, поединков, казней и пр. Здесь кстати заметить, что будущий юрист Раскольников, апеллируя к историческим примерам для оправдания своего замысла, пренебрегает разностью содержания этих квалификаций и их социально-исторического значения.

Убийство получает не одинаковый смысл и оценку, когда его рассматривают в ветхозаветном и историко-антропологическом контексте – или же с точки зрения новозаветной нравственности и гуманистической морали.

Первое в человеческом роде убийство не нарушило миропорядка, как это явствует из ветхозаветного рассказа о нем, ибо было в этом миропорядке заложено как необходимое следствие богоданной свободы. Каин убил брата потому, что «сильно огорчился» из-за предпочтения Богом не его дара, но Авелева. Бог провидел это и предупредил, что «у дверей грех лежит» (Быт. 4: 7). Причем сам Бог не проклял братоубийцу и даже воспретил людям вредить ему – право проклятия было дано лишь земле, которую возделывал Каин (земледелец – в отличие от брата, пастыря овец), воплотивший в себе второе последствие первородного греха, и потому, сказал ему Бог, «ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» (Быт. 4: 11). Каин стал «изгнанником и скитальцем на земле» (Быт. 4: 12), однако нераскаянный и неприкаянный убийца нашел себе пристанище в благословенном месте – в земле Нод неподалеку от Едема и продолжил там род свой. Запрещающая убийство заповедь в Ветхом, а затем и в Новом Завете обращена к человечеству, уже принявшему необходимость в себе преступления и впоследствии пытавшемуся наложить ограничения на него, придавая моральному велению заповеди еще и юридическую форму.

Христианская традиция видела в убийстве ближнего тяжелейший грех, нарушение высшего религиозно-нравственного закона, требующее покаяния и искупления. Гуманизм видел в убийстве опасное отрицание ценности личности, отрицание права на жизнь, разрушение общественного благополучия.

К. А. Степанян в статье «Макбет и Раскольников»[2]к рассмотрению идеологии героя и позиции Достоевского вполне уместно привлекает понятие «надъюридическое преступление», введенное М. М. Бахтиным[3]. Здесь, однако, нужно уточнение. Ведь слово «преступление» исходно означает переступание через границу, которая отделяет область господствующего закона (религиозного, морального, юридического) от области, где личная воля освобождает себя от подчинения закону и сознательно или стихийно преступает его запреты. Но если нет четко очерченного поля, где действуют безусловные юридические нормы отношений одного человека к другому, то нет и такой границы, и, соответственно, нет переступания через нее, нет собственно преступления. Так было в архаических обществах, где убийство подлежащего смене властителя-отца или убийство угрожающих его власти сыновей-преемников не являлось преступлением, а было лишь действием, ускоряющим или замедляющим развитие таких обществ. Трактовка Бахтиным Макбета (в названных заметках) как «не преступника» отсылает именно к таким архаическим феноменам (и к «коллективному бессознательному»), поэтому здесь, если уж и говорить о преступлении, как мы привычно определяем такие деяния с точки зрения позднейших морали и права, то о преступлении «доюридическом». Достоевский в подготовительных материалах к третьей редакции «Преступления и наказания» {«Капитальное») записывает: «Во времена баронов повесить на воротах вассала ничего не значило. Убить своего брата – тоже. Следственно, натура подчиняется тоже разным эпохам» (7, 189). «Надъюридическим» можно называть преступление в отношении религиозного и нравственного закона.