Странствие Кукши. За тридевять морей

– Жены, значит, княжеские дочери, – говорит Кукша. – А наложницы кто?

– Да кто угодно. Иногда бывают тоже княжны. Победит князь какого-нибудь другого князя и, чтобы выхвалиться и унизить побежденного, возьмет у него дочь в наложницы. А есть и такие князья, что за честь считают породниться с киевским князем хотя бы так. Но часто наложницы – дочери смердов[150]. Или просто невольницы. Приглянется девка у торговца, он и купит ее. У Оскольда, сам знаешь, глаза ненасытные, а кун[151] – не занимать…

– А сколько жен у Дира?

– Одна. Ее зовут Солова.

– А сколько наложниц?

– Ни одной.

Помолчав, Вада вдруг выпаливает:

– Потвора ненавидит меня! Она хочет моей смерти…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Оскольд говорит, что на тот год крестится, когда приплывет из Царева города великий христианский жрец… Он думает, что и я вместе с ним крещусь и стану его женой… Тогда, мол, он своих теперешних жен спровадит домой, к их отцам, наложниц раздаст дружинникам, лишних же отправит на невольничий торг в Булгар[152]. Он говорит, что христианам полагается иметь только одну жену… А я ни за что не крещусь, ни за что! Никогда не изменю нашим старым богам! И не стану Оскольдовой женой! Зря эта глупая Потвора на меня злобится!

– Почему же Оскольд думает, что ты крестишься вместе с ним и станешь его женой? Разве ты обещала?

– Ничего я не обещала! Просто он этого хочет и думает, что и я хочу.

– Раз он собирается оставить всех своих жен и наложниц ради тебя, значит, он любит тебя?

От этой мысли у Кукши сжимается сердце. А Вада неуверенно отвечает:

– Кто его знает… Дело тут, думаю, не в любви…

– А в чем?

– Женившись на мне, он будет зятем настоящего, законного Киевского князя Яромира. Которого сам и убил…

– Откуда ты знаешь, что он убил твоего отца?

– Знаю. Верные люди поведали. Убил-то не своими руками, конечно. Что, у него гридней мало? Отец пал, когда хазар во время битвы в лес заманили, а ты сам знаешь: степным воинам в лесу конец… Оскольд после говорил, что князя Яромира ужалила хазарская стрела… Но, кроме Яромира, в том лесу из киян никто не погиб. И никто не видел, чтобы хазары там стреляли… Им было уже не до стрельбы, они только пытались саблями отбиваться. И все пали, ни один из леса не ушел.

– Стрелу, сразившую Яромира, нашли?

– Конечно, нашли! Из затылка вытащили.

– А хазарские стрелы отличаются от киевских?

– Еще бы! Хазарскую стрелу сразу видать! Ее привезли тогда вместе с мертвым отцом. Я понимаю, к чему ты клонишь: стрела-то, мол, хазарская! А что стоило в бою обзавестись хазарской стрелой? У первого же убитого хазарина вытащил из колчана и стреляй…

Возразить особенно нечего, и Кукша молчит. Он сам знает: викинги мало напоминают невинных ягнят, и по их правилам Оскольд, если это сделал он, ничего худого не совершил. Да вспомнить хотя бы обходительного Хастинга с крашеными ресницами, который сеял смерть и горе по берегам, мимо которых проплывал, и коварством захватил Луну. А в Царьград нынешней весной Оскольд с Диром отправились разве в шахматы играть? И Дир, самый добрый из знакомых Кукше варягов, делает все то же, что и остальные!

Кукшино молчание Вада принимает как согласие и продолжает рассказ уже спокойнее, без прежнего запала:

– Отцовы братья и сыновья погибли в битвах с хазарами, уграми и печенегами… Мою мать Оскольд насильно взял в жены, и она зачахла от тоски… Теперь же Оскольд хочет, чтобы в Киеве было, как у греков в Царевом городе: там царя не выбирают, так чтоб и здесь князя больше не выбирали, а на княжеском столе после него сидели бы его сыновья и внуки-правнуки. Сам понимаешь, что кияне легче смирятся с этим, если это будут внуки и правнуки законного князя из славного Киева рода, а не просто дети и внуки какого-то приблудного варяга. В Киеве князья всегда были выборные, но так повелось, что выбирали их только из одного рода, самого знатного в Киевской земле. Про всех тех князей в летописи рассказывается. Славнейший из них – Кий. Могучий был князь, недаром ему и имя такое – кий, палица. Как палица, обрушивался он на врагов. Знали его и в Царевом городе, ездил он туда на честь, и много чести видел там от царя. Что за летопись, спрашиваешь? Есть такая – деревянные дошечки, на них письмена вырезаны. Кто письмена те разумеет, тот может прочесть, что было с нашим родом в давние времена и кто после кого княжил, – от самого Кия.

– А где она, эта летопись?

– Хранится у наших жрецов в пещере.

– Ты ее видела?

– Нет. Мне про нее жрецы сказывали, чтобы я своих предков знала. Жрецы-то ее наизусть помнят. Они говорят, что я последняя из Киева рода.

– Как же ты пойдешь за него, коли ты его ненавидишь?